Статья из журнала «Медведь» за 06.03.2012.
Я не бычьего размера,
У меня другая вера.
Я не участвую в ваших играх,
Моего имени нет в ваших титрах.
Если в этой игре надо всех затоптать,
Я в жизни не стану играть.
Меня нет в вашей гонке!Группа «США Зайцев». «Меня нет в вашей гонке» (альбом «Содержание-2»)
В западной рок- (больше) и поп- (меньше) музыке вот уже полвека как сложился свой политический мейнстрим. Обычно его определяют как «леволиберальный» со своими яркими из этого правила исключениями. У нас же политическая идентичность известных музыкантов всерьез понадобилась только сейчас, когда все постсоветское заканчивается и на глазах возникает новое общество. Потребовалось двадцать лет, чтобы пришло поколение, не помнящее ни советского, ни антисоветского. И вот первая родовая судорога гражданственности, пробежавшая по всему обществу этой зимой, приводит к политизации массовой музыки.
Многие мои знакомые из тех, кому серьезно за тридцать, прежде всего пускаются обсуждать искренность: десантники написали свой гимн против Путина сами или это «оранжевый пиар»? Uma2rman, поющие про «Гороскоп», действительно за Путина или это тонкий прикол, который можно будет по ситуации повернуть в любую победившую сторону? Пугачева и Макаревич бесплатно и от души поют за Прохорова или им заплатили? Или они вообще бесплатно не поют? И тогда получается не «или», а «и»?
Интересно, что я ни разу не слышал подобных споров ни в Европе, ни среди людей постсоветского поколения. В конце концов, искренность – это ведь вопрос для священников на исповеди, ну в крайнем случае для близких друзей и членов семьи. Сколько раз в день и на сколько градусов искренность может меняться? Как ее можно взвесить? Почему она нас так волнует? Может ли придуманное неискренним человеком мобилизовать людей? Опыт показывает, что да, еще как может, талант и искренность не обязательно связаны.
Чем западнее и моложе, тем чаще звучит совершенно другой вопрос: насколько это сработает? Какова точность попадания в зону приема? Кого и на что эта песня сейчас может подвигнуть и спровоцировать? Сколько человек захотят ее спеть на площади и под каким флагом?
Группа «Оркестр Чемпион» (США). «П.П.П. (Пускай Путин платит)»
Не надо слишком грустить, что денег не хватит.
Вот ручка, чек. Подпишись.
П.П.П.
Пускай Путин платит.
Что обещали мне?
Что вроде так все прокатит.
Я говорю: П.П.П.
Пускай Путин платит.
Кому-то, может, лучше устриц жевать.
А кому-то прическу в танце лохматить.
И на три буквы всех слать.
П.П.П. Пускай Путин платит.
Давайте мне уже не мешать, а помогать.
А я вас за это по головке – гладить.
А про гонорар – так это вы не ко мне.
П.П.П. Пускай Путин платит.
Быть может, когда-то Путин уйдет. Появится новый царь-батя.
Пусть любит народ – бутерброд в каждый рот.
Иначе опять П.П.П.
Пускай парень платит.
Гражданский рок
Прошлой волной массовой политической музыки был русский рок конца восьмидесятых. Главным бунтарем питерского рок-клуба признавался тогда Михаил Борзыкин со своим «Телевизором». Антисистемность Борзыкина была замешана на Стругацких, фигуре экзистенциального бунтаря, радикальном атеизме (религия быстро входила в моду) и антифашизме. Что удивительно, этот набор за четверть века не изменился. В отличие от других звезд питерского рока Борзыкин не соблазнился ни православно-имперским пафосом, как Константин Кинчев, ни просто «позитивной музыкой». Ему идеально повезло с нулевыми. Совпало наконец на стороне власти все то, что он всю жизнь так упрямо отрицал: спецслужбы, цензура, клерикализм, корпорации. Выступая с песнями на маршах несогласных и акциях против строительства питерских небоскребов, Борзыкин клеймит политическую элиту, выдумывая неологизмы вроде «неохристочекисты» и «газпромбайтеры», а свой последний альбом назвал «Дежавю», в том смысле, что он «все это» уже видел при совке. На государственном телевидении «Телевизор» запрещен. И все же это идеальная музыка для бунтарей конца восьмидесятых. Я не знаю ни одного человека младше тридцати, который был бы в курсе их творчества. Возможно, мне просто не везет.
Сходную протестность из звезд рок-клуба сохранил до сих пор только Юрий Шевчук. Как известно, он выступает за «честную» приватизацию против «нечестной» и поддерживает либеральные митинги, воплощая голосом, рифмами и даже выражением лица образ вечного хиппи, не понимающего, как люди могут прибегать к насилию и по какому недоразумению одни граждане ущемляют свободу других.
К середине девяностых протестность перестала цеплять большинство слушателей, и к еще недавно столь влиятельной музыке приклеилось обидное прозвище «говнорок». «Говнорок» – это когда ты играешь средне, знаешь мало, рифмуешь слабо, но у тебя при этом вселенские претензии к миру. После этого политических рок-групп и песен появлялось сколько угодно, вот только их аудитория таяла, заведомо замыкая бунтарей в узких субкультурах. В этот долгий межреволюционный период большинство гражданских рокеров тяготели к лимоновским нацболам. «Лимонка» возникла как контркультурная тень гламура – движение, собранное вокруг стиля, а не вокруг идеи. Лимонову удалось создать интереснейший заповедник для утопистов и радикалов, в том числе музыкальных, к которому немедленно примкнули непримиримый Летов, написавший незадолго до смерти «Нами правят собаки!», Сергей Курехин, Дмитрий Ревякин с «Калиновым мостом» и Ваня Трофимов с «Запрещенными барабанщиками». В бункере «Лимонки» играли и менее известные, но важные для рок-подполья люди вроде Саши Непомнящего или группы «Резервация».
Кто-то, конечно, оставался от «Лимонки» в стороне, как группа «Наив», лидер которой вот уже двадцать лет твердит о своей левизне, анархизме и антигламурности, но, кажется, не находит никого за пределами узкого круга верных фэнов, кому бы это было интересно. Или как «Последние Танки в Париже» Лехи Никонова с его «Гексогеном», «Глазами ментов» и «Пулей – буржую!».
Рок-революция получила новый шанс только сейчас. Одним из первых это почувствовал ветеран подполья Василий Шумов из группы «Центр». Он попробовал объединить как старых, так и новых гражданских рокеров в коллективном политическом альбоме «Содержание», но желающих протестовать рокеров оказалось так много, что понадобилось «Содержание-2», потом «-3», и в итоге оно превратилось в непрерывный сетевой концерт «активистского рока», как сам Шумов все это называет. Рок этот по звуку и словам, конечно, очень разный, но самое уязвимое место акт-рока – прямое сопоставление путинизма со сталинизмом, то есть нарочитое игнорирование качественной разницы между государственным социализмом и государственным капитализмом. Любой стиль постоянно возвращает нас к ситуации своего максимального триумфа, исторического пика, поэтому, как бы сегодня ни выглядела Система, протест против нее для рокера будет пониматься через легендарную борьбу с совком.
Из новых и самых успешных рок-групп, участвовавших в «Содержании», выделяется «Барто» с их левацким электроклэшем, веселой ненавистью к «Макдоналдсам» и симпатиями к Че Геваре.
Они выступали за химкинский лес, посвятили песню Суркову, обвинялись в экстремизме из-за песни «Готов!» («Я готова! А ты готов поджигать ночью машины ментов?») и до сих пор обещают нам, что «Скоро все ебнется!». Маша из «Барто» умеет спеть об этом так, что ожидание политического апокалипсиса вызывает у неформальной молодежи бурную радость и желание танцевать.
Офисный стеб
Главное отличие офисного либерала (он же «сетевой хомячок») от гражданского рокера в том, что он никакого пафоса не выносит. Его привычка к стебу – это простой способ сбросить накопленное за день на работе напряжение и сделать вид, что ежедневное унижение его достоинства не настоящее, а понарошку, как и вся остальная реальность. Эта вынужденная привычка к иронии в отношении себя и всех остальных и сталкивает его подчас с Системой, ведь Система посылает ему через медиа лишенные иронии сообщения патриотического, морализаторского и даже великодержавного характера. И, расстроенный таким мейнстримом, офисный либерал слушает, как Вася Обломов поет ему про родину, или «лайкает» группу АХС («Ансамбль Христа Спасителя»), занятую предельным выстебыванием имперскости и нового православного клерикализма. Достигнув европейских стандартов потребления, офисный хомяк хочет столь же европейских политических свобод, не понимая, что их происхождение принципиально иное и кредитной картой тут дела не решить.
Еще он ценит барда-десятника Слепакова, который смешно поет про жизнь офисного либерала, то есть про утомительный спектакль потребления, бесконечное подглядывание друг за другом в соцсетях и т. п. Есть у Слепакова и очень социальные песни, об акционерах «Газпрома» и про 9 Мая и советских стариков, к которым офисный либерал неожиданно толерантен, ибо никакой опасности для себя в них не видит. Самый просоветский из нынешних бардов – Миша Елизаров, но его в «Comedy» не показывают, и потому его слушают только те, кто читал его романы.
Народный популизм
Для тех, кто равно далек и от офисного стеба, и от гражданского рока, поет свои песни группа «Рабфак». Все знают, что она и есть голос народа, но никто не видел этого народа и на всякий случай никто себя к нему не относит. Сетевая популярность «Рабфака» высокая, на оппозиционных митингах «Наш дурдом голосует за Путина» включают часто. Создатели «Рабфака» обижаются, когда их сравнивают с шансоном, предпочитая называть себя «театром музыкальной комедии». Интересно, что один из создателей группы, Саша Елин, лет десять назад уже сочинил памятный многим политический хит «Такого, как Путин». Возможно, секрет популярности «Рабфака» в том, что очень многие хотят знать, на каком языке народ сейчас «кидает предъяву» властям.
Тот случай, когда неизвестно точно, кто группу слушает, но зато известно, что все ее «изучают» и «учитывают».
Правый рэп
У правых давно есть своя музыка. Это может быть сербское монашеское пение, тот же Костя Кинчев или даже «Коррозия металла» с их «Бей чертей!», не выходящая из моды в среде националистов вот уже двадцать лет. Новым их музыкальным трендом стал сибирский протестный хип-хоп и рэп, пришедший на смену сибирскому панку и сохранивший все тот же социальный пафос и мессианство. Прежде всего это Андрей Бледный и его проекты «Лед 9» и «25/17» – намек на библейский стих о неотвратимом Божьем возмездии. «Революция» – то же «народно-рабфаковское» сравнение общества с дурдомом, плюс явная отсылка к Кену Кизи с его «овощами» и лоботомией: «Они нам пишут диагноз, мы им – приговор!». Сибиряки дружат с нацболом Захаром Прилепиным. «Дым» омской группы «Грот» – правый манифест с удачным неологизмом «нефть имущие» и вполне ожидаемым православием. «Выстоим» – культ здорового образа жизни и подготовки себя к финальной конфронтации. Фаддей в «Девяти верстах» рассказывает про славянство, партизанство и защиту своей земли, а «D-Man 55» в «Империи» обещает, что она еще расправит над нами свои светлые крылья.
Хип-хоп прост в исполнении, что и сделало его когда-то уличной культурой угнетенных, вытесненных и всегда готовых к конфликту молодых людей. В США это были чернокожие потомки рабов. У нас – провинциальная молодежь, недовольная деградацией своих городов, цинизмом властей и притоком мигрантов. Сегодня эта молодежь в тяжелых сапогах шагает на оппозиционных митингах в правой колонне. «Белого рэпа» так много и развивается он так быстро, что никакому обозрению и анализу не поддается. «Сжимая меч» – вот сквозной образ их стихов, атмосфера политического фэнтези, знакомая правым романтикам, а также фанатам компьютерных и «военно-исторических» костюмированных игр.
Есть, конечно, и другой хип-хоп; тот же Нойз МС с его «Мерседесом 666» пытается соответствовать как раз заграничному леволиберальному или антиавторитарному мейнстриму, и у него это выходит лучше, чем у многих. А вот многолетние попытки Sixtynine и Виса Виталиса распространить собственную, крайне левую, версию «белого рэпа» особого успеха за пределами узкого круга молодых коммунистов не имели. Очевидно, время отечественных Public Enemy еще не наступило.
Политический дендизм
Возможна, конечно, и другая музыкально-политическая стратегия, рассчитанная как раз на самую узкую аудиторию. Это популизм наизнанку. Выбирается и «поется» крайне экзотическая идеология; для современной России подойдут, например, неомарксизм или феминизм. Чем меньше у такой группы поклонников, тем элитарнее и богемнее они себя чувствуют. Созданная известным поэтом и переводчиком Кириллом Медведевым группа «Аркадий Коц» кладет на музыку стихи скандалиста Бренера, немецкого театрального большевика Брехта и старые профсоюзные гимны американских рабочих. Получается салонная музыка для гуманитарных мальчиков, читающих философа Жижека и любящих поговорить о классовом сознании в постиндустриальную эпоху. А группа Pussy Riot есть летучий отряд молодых и анонимных феминисток в цветных экстремистских масках, которые появляются в самых непредсказуемых и заметных местах вроде рекламных витрин известных бутиков, Лобного места или даже в алтаре Храма Христа Спасителя, чтобы прокричать антипутинские и гендерные лозунги. Пишут свои «песни» дикие девочки все вместе, коллективно, по строке каждая, и состав их постоянно меняется. «Нормальные либералы» опасаются, что они безнадежно дискредитируют своими акциями антикремлевский протест, «нормальные патриоты» давно предлагают совершить над ними обряд изгнания нечистых духов и только протодиакон Кураев ласково называет их дурочками, сравнивает со скоморохами и предлагает накормить блинами.
***
Даже самые талантливые песни не совершают революций. Как не совершают их ни «деньги Госдепа», ни «административные ресурсы». Политические изменения совершают большие группы людей, осознавших свои интересы и научившихся их защищать. А в песнях этот голос истории навсегда остается, как остался он в «Варшавянке», «Bella Ciao» или «Imagine». Сегодня вряд ли кого-то всерьез волнует, насколько были искренни их авторы. Важнее, что проснувшиеся люди услышали в них себя. Под какую из нынешних песен протеста вам захочется встать и выйти из дома, чтобы навести порядок в своей стране?
Пять наивных вопросов о песнях протеста, заданных Александру Кушниру и Анатолию «Джорджу» Гуницкому, читайте здесь.
Алексей Цветков 