На прошедшем в выходные фестивале «Горизонталь» писатель и активист Алексей Цветков презентовал свою новую книгу «Маркс, Маркс левой!». FURFUR расспросил автора о том, почему новым центром социального протеста становится США, как вывести левую идею из интеллектуального гетто в России, и когда наши сограждане, наконец, политизируются.
— Вроде бы после тихой смерти движения Occupy разговоры о «призраке коммунизма» на Западе немного поутихли. Но в этом году обстановка снова накалилась — митинги за доступное жильё, митинги за бесплатное высшее образование, митинги против мер жёсткой экономии. Маятник снова качнулся влево?
Тут важны не только разговоры и настроения, которые всегда можно оценивать по-разному, но и объективная политэкономия западной жизни. У среднего класса там всё больше проблем, он тает, у молодежи всё меньше шансов на успех по правилам, безработица растёт, кризис продолжает душить общество. Будут ли грядущие социальные потрясения, выход на улицы, раздвижение политических границ похожи на студенческие карнавалы образца 1968-го? Возможно, они будут скорее напоминать более суровые, брутальные и массовые восстания 1848 года с дальнейшим переосмыслением того, что такое Европа, Запад и свободный мир. «Оккупаю» предшествовал антиглобализм, у «Оккупая» есть продолжатели, названия меняются, но утопическая традиция и энергия активистов воспроизводятся из года в год, чтобы корректировать поведение системы и претендовать на нечто гораздо большее, постоянно напоминать о возможности другого общества с другой социальной логикой.
— С другой стороны, правые политики в Европе тоже бьют рекорды собственной популярности. Что это — усталость от «политики без политического»?
Когда крот кризиса подтачивает фундаментальные основы прежней системы, усиливаются края политического поля и вчерашние маргиналы — как справа, так и слева — получают шанс ворваться в политику на волне собственной радикальной риторики. Успех правых главным образом основан на страхе обывателя перед неконтролируемой миграцией, а сама эта миграция есть месть истории за остановленный на периферии мировой карты прогресс. Если огромные регионы мира больше не развиваются и быстро теряют даже те слабые черты цивилизации, которые были накоплены ими за последние полвека, там начинается война, возврат к варварству и общая нестерпимость жизни, заставляющая миллионы людей бежать из своих земель.
— Главной неожиданностью стали массовые протесты против полицейского насилия в США и сформировавшееся движение Black Lives Matter. Но пока речь идёт скорее о требованиях расовой справедливости. Могут ли они перерасти в социальные?
В США нечто подобное происходит регулярно вот уже полвека. Достаточно вспомнить Лос-Анджелес 1992-го, когда на улицах погибло полсотни человек и вводили Национальную гвардию. Специфика американской истории в том, что самые низшие пролетарские и люмпенские слои этой страны были неизбежно расово окрашены в чёрный со времён отмены рабства. У потомков рабов и потомков господ принципиально разная политэкономическая история, система представлений, язык и набор ожиданий. Хотя в этих выступлениях сегодня участвуют и белые правозащитники, левые активисты из университетов. Очевидно, что эту социальную проблему, которая только выглядит как расовая, фактически невозможно решить, сохраняя главные рамки американского капитализма.
— Одновременно с этим в Штатах победу за победой одерживает борьба за личные права, а в медиапространстве доминирует дискурс эгалитаризма — иерархическое мышление стигматизируется, слово «priveleged» стало почти оскорблением. Что это такое? Левое возрождение придёт из Америки?
Эпоха Обамы в США — это левый либерализм. Вспомним, что он выиграл партийные праймериз из-за кризиса, демократические избиратели захотели более решительной риторики, напоминающей о «розовом» президенте Рузвельте и его несостоявшемся приемнике Генри Уоллесе. Нечто подобное, кстати, мы видим сейчас в британской партии лейбористов, где впервые за очень много лет у кандидата от левого крыла возникли шансы стать партийным лидером. На фоне политических американских традиций Обама выглядит буквально евролеваком. Что касается более глубоких и менее системных левых, то в американских университетах сегодня полно молодых марксистов, последователей Фредрика Джеймисона, Дэвида Харви или Иммануила Валлерстайна, условных читателей журнала Jacobin.
— При этом СИРИЗА, за которой последние полгода жадно следила вся Европа, всё-таки пошла на компромисс, сдав идею освобождения от требований МВФ.
Я не вполне соглашусь с определением «сдала». Им выкрутили руки по вопросу о кредитах и долгах, но внутри страны СИРИЗА продолжает делать очень многое для корректировки прежнего неолиберального курса влево. Они восстановили на работе множество уволенных до этого людей, остановили приватизацию ряда стратегических объектов, протянули руку профсоюзам и вообще сильно меняют политический климат в Греции на всех уровнях. Не надо забывать, что СИРИЗА — это очень пёстрая коалиция социалистов всех оттенков, и они так просто не расстанутся со своей устойчивой идентичностью.
— Однако запрос на левую политическую силу на юге Европы, кажется, не уменьшился? Podemos в Испании является чуть ли не наиболее популярной партией.
Отстающие лошади — это всегда шансы на резкий поворот направления движения. В Европе прежде всего это Греция, Испания, Португалия. Именно там возникает устойчивый успех у левых радикалов.
— При этом почти ни одна из вышеперечисленных сил не берёт на себя смелость назваться марксистской. Народной, эгалитарной, антинеолиберальной — да, но не красной.
То, что они не называют себя строгими марксистами, не так уж важно. Для создания больших коалиций и мобилизации широких масс нужны более общие и даже популистские лозунги. Классическая идеологическая платформа — это скорее удел мелких политических сект, остающихся на краю большого процесса разочарования масс в капитализме. У широких антибуржуазных движений всегда нечёткая программа вплоть до момента обретения ими власти.
— При этом другой важнейший левый проект — чавизм — в итоге оказался типичной петрократией, переросшей со смертью лидера-харизматика в военную диктатуру.
Что касается чавистов в Венесуэле, по-моему, они до сих пор стараются строить свой венесуэльский социализм, контролировать цены, поддерживать самоуправление трудящихся, и никакой военной диктатуры при президенте Мадуро там нет — скорее, есть культ армии как важнейшего социального лифта для неимущих. К сожалению, у них очень узкий коридор возможностей в силу давления на страну извне и саботажа буржуазных элит внутри.
-Какие вообще страны, на ваш взгляд, ближе всех подошли к социализму?
С одной стороны у нас есть политический опыт современной Венесуэлы, Боливии и других латиноамериканских стран, которые пытаются изобрести нечто лучшее, чем капитализм, оставаясь в условиях бедности и невысокого образовательного уровня. А с другой стороны, у нас есть опыт «розовых» скандинавских стран с их максимальной гуманизацией рынка. В этом смысле показателен недавний референдум в Швейцарии о базовом доходе, где за введение этой меры по радикальной амортизации издержек капитализма высказалось более трети пришедших избирателей.
— Россия с известных пор вступила в зону экономической турбулентности, и сейчас мы наблюдаем, как власть начинает резать социальную сферу, без которой сложно представить жизнь подавляющего большинства населения. Может ли это привести к сознательному недовольству, идеологизации масс? Или советская прививка до сих пор действует и даже негодующие по поводу закрытия очередной больницы взрослые люди никогда не задумаются о политизациии и самоорганизации?
Призрак самоорганизации и политизации возвращается регулярно. Люди выходят защищать свои парки от застроек, проводят стихийные митинги. Другой вопрос, что всё это почти не попадает в прессу, не становится обсуждаемой повесткой дня, и потому кажется, что никакого серьёзного протеста и сопротивления нигде нет. Если общество не научится сопротивляться и отстаивать свои интересы в борьбе против нынешних элит, элиты высосут из него все соки, как паук из мухи, и потом свалят подальше, оставив такое общество умирать и разлагаться. Способность к самоорганизации — это буквально вопрос выживания народа в нашей ситуации.
— С левыми в России вообще всё непросто: в то время как в Европе они массово представлены в политическом поле и пользуются поддержкой населения, а в США формируют продвинутый дискурс и захватывают новые медиа, в российском обывательском сознании это слово ассоциируется с каким-то закрытым клубом экзальтированных молодых (и не очень) людей, которые проводят собрания и иногда (уже скорее нет) громят администрацию Химок. Что нужно сделать, чтобы вывести левую идею из этого гетто?
Я работаю над этим каждый день и призываю включаться в эту весёлую науку всех. Нужен новый язык, новые медиа, новые лица, новый стиль в политике, который сделал бы левых серьёзным игроком. Сейчас в России всё политическое поле полностью контролируется властью и ни о каком диалоге разных сил говорить попросту нельзя, но так будет не всегда. Мы должны формировать контрэлиту на случай внезапного исторического шанса, а такие шансы контрэлита получает от истории регулярно.
— Возможно ли вообще в России построить нормально функционирующий социализм? Ведь, с одной стороны, привычка к бесплатной медицине и прочим остаточным элементам советской системы есть, с другой — абсолютное отсутствие гражданской и правовой культуры и т. д. Может, разумно сначала действительно дождаться появления развитого капитализма, на котором уже, как мы видим по примеру западных стран, вырастут сознательность, массовая рефлексия и стремление перейти на следующий уровень?
Можно как раз ничего такого не дождаться и однажды увидеть вокруг себя очень холодную Африку, лишённую ресурсов и перспектив. В политической истории нет никакой заданности, которая позволяла бы всем двигаться по пути западных стран. Более того, в условиях мировой периферии и полупериферии, по Валлерстайну, никогда не возможно то, что случается в странах центра миросистемы. По-моему, Россия за последние 15 лет от западного пути стала как раз гораздо дальше. Социалистическая традиция в развитых странах всегда шла рука об руку с развитием капитализма, корректируя его, хотя и претендовала она при этом на нечто гораздо большее. Левые нужны здесь и сейчас, чтобы ограничивать власть больших денег и распространять опыт самоорганизации людей. Социализм, то есть общество постоянно растущего доступа для всех ко всему, нужен левым как стимулирующий горизонт, продуктивная утопия, исторический ориентир, задающий ежедневное движение.
Алексей Цветков 