Когда девяностые кончились, я устроился работать в книжный магазин при Институте Общественных Наук. Огромное такое здание: снаружи бетон, внутри ракушечник и световые колодцы в потолке – брежневский конструктивизм. Похожее на крематорий. Олег часто заходил туда (недалеко жил) и говорил, глядя мне прямо в глаза: «Напиши мне для сборника об этом! Ты просто должен написать об этом!». А я вежливо сопротивлялся. Я старался отвлечь внимание Олега, показывая ему, как в световом колодце над нами, приземлилась птица и клюёт булку. Вид снизу. Дело в том, что Олег знал про меня одну не очень хорошую тайну. В нулевом году я был ненадолго включен в политтехно их кремлевских величеств.
То есть он предлагал мне возможность публично покаяться в серьезном грехе, а я, понимая, что запущу тем самым необратимо деструктивный механизм, соглашался покаяться в каком-нибудь грехе помельче, так, чтобы потом можно было как-то продолжать свою жизнь. У меня был тогда свой сайт anarh.ru и по официальной легенде я был книжным продавцом т.е. никаких когнитивных неожиданностей. «Давай, лучше, я напишу про рекламу» — в сотый раз говорил ему я – «я ведь в 90ых много рекламой занимался. Или давай ещё лучше про стриптизёрш. Я сейчас одеваю стриптизёрш, делаю большую коллекцию их нарядов для клуба «911», называется «Тюрьма FOREVER!». Но Олег на стриптизёрш отрицательно мотал головой. Ему было не интересно, как строятся мои отношения со швеями и «весь этот латекс и винил» заставлял его долго пространно говорить о Фуко. Когда Олег понял, насколько я безнадежен, он всё же согласился на рекламу. Через пару лет у нас перевели Бегбедера, но Олег всегда говорил, что у меня и короче и интереснее о том же самом. Шутил, наверное. Где я и где Бегбедер? Он вообще предпочитал быть некритичным в отношении своих.
О непристойных связях с высшей властью я молчу до сих пор. Расскажу, когда все главные герои умрут, не раньше. То есть никогда.
У каждого из нас были свои девяностые. Кто-то расширял сознание или сексуальную ориентацию. Кто-то разводил европейских троцкистов на деньги, прикидываясь российским отделением сразу нескольких противоборствующих тенденций. Кто-то примкнул к новым бомбистам. Кто-то в неуемном номадизме путешествовал по монастырям и контркультурным общинам российской провинции. Кто-то при первой же возможности отбыл на восток, чтобы предать себя в многочисленные руки Шивы. Кто-то осваивал уличное искусство скандального перформанса, сверяясь с венскими аналогами в каталогах. А кто-то цинично экспериментировал с рекламой и политтехнологиями.
Когда все почувствовали, что девяностые кончились, Олег решил издать об этом сборник «Образ Жизни», составленный из ещё свежих воспоминаний о недавнем угаре. Он считал ключевой отмычкой к девяностым «проходимчество» — хлестаковское поведение и всеобщее самозванство.
Прежняя классовая структура была трагически рассыпана на отдельные человеческие атомы, а новая была ещё не собрана и потому столько людей чувствовали себя везде и нигде. Несколько лет перед каждым зияла непредсказуемость, огромные возможности и полная бессмысленность твоей жизни.
Сколько вакантных ролей, оказывается, возможны в новом обществе! И все бросились их примерять, как на распродаже в бутике, напяливая, иногда задом наперёд, костюмы гуру, террористов, радикалов и критических художников. Каждый чувствовал себя в девяностых немножко самозванцем с чуть-чуть поддельным паспортом, который только вчера сам себе выписал и вот уже всем показывал. Главным словом было «как бы». В нулевых это полностью ушло.
«Lifestyle. Образ жизни» это вообще был такой рекламный типа журнальчик, раздаваемый в новых огромных постсоветских магазинах. Журнальчик отвечал тогда пытливому москвичу на самые главные вопросы: Где обедать? Как ебаться? Что покупать? И вот Олег тоже решил воздвигнуть свой альтернативный памятник уходящей эпохе.
Делать сборник ему было легко. Достаточно собрать тех, кто жил в его популярной квартире или часто туда захаживал и выбрать из них тех, кто не испытывал отвращения к письму как таковому. Такие люди фотографировались у Олега в комнате и так попадали в сборник.
Почему-то чаще всего мы говорили с ним там про Большой Взрыв. Точнее, любые разговоры об эзотерике и политике заканчивались неразрешимым спором о Большом Взрыве.
В какой-то момент я обязательно спрашивал, не был ли Большой Взрыв результатом провалившейся мировой революции? Вселенская буржуазия уничтожила предыдущий космос в гордыне и отчаянии, не желая выполнить ультимативных требований восставшего вселенского пролетариата. Уничтожила всё, чтобы не отдавать свои привилегии, как обнуляют банковский счёт. Конец капитализма стал концом предыдущей реальности. «Ты протаскиваешь этот Большой Взрыв любым путём, тогда как скорее всего такого первого события не было вообще» — смеялся Олег.
С тех пор прошло более десяти лет. Самый шумный московский анархист Дима Костенко стал функционером информационного агентства. Питерский троцкист и нацбол Паша Черноморский затворился в православном монастыре. Андрей Стволинский, имевший отношение к подрыву приемной ФСБ, работает на телевидении. Чучхеист и панк Дима Модель преподает на журфаке МГУ. Марина Потапова пишет сценарии для таких фестивальных фильмов как «Пыль» и «Шапито-шоу». Про остальных не знаю ничего. Если бы здесь обязательно требовался веский социологический вывод, я бы сказал, что это первая в нашей стране генерация успешных гуманитариев, у которых была настоящая левацкая молодость, прямо как в Европе.
Что касается самого Олега, то, дописав свою последнюю книгу, он решил отправиться в следующую инкарнацию через окно в стене. Из этого окна в основном видно здание дарвиновского музея, в которое Олег любил стрелять фейерверками по праздникам. В жизни каждого из нас может случиться момент, когда окно окажется ближе, чем дверь. Момент понимания того, что нынешняя инкарнация исчерпана, вне зависимости от того, верим ли мы в следующее воплощение. Момент окончания личных исследований.
И только я делаю то же самое, что и тогда – работаю в книжном магазине вместе с понятными мне людьми. Я хотел бы делать ровно то же самое и после победы народной революции. Даже если революция окончательно отменит деньги, мне нравится верить, что книжные магазины скорее всего превратятся в эдакие клубы логоцентризма и освобожденного творчества, слившись с системой креативных библиотек. Но это, правда, уже совсем другая тема, не имеющая отношения к сборнику «Образ жизни».
Алексей Цветков 