Мой 1май.

Стодвадцатьпять лет тому назад в Чикаго рабочие устроили общегородскую забастовку и митинг с требованиями, которые, по мнению всех разумных людей того времени, были невыполнимы, возмутительны и угрожали разрушить цивилизацию. Они требовали восьмичасового рабочего дня, второго выходного на неделе и запрета детского труда в особо вредных цехах. До оплаченных пенсий и отпусков тогда ещё ни один левый экстремист не додумался. Полиция применила против рабочих силу, начался уличный файтинг, анархисты, бывшие в первых рядах драки, бросили в полицейских мощную бомбу, все организаторы митинга были арестованы и, не смотря на их персональную невиновность, казнены. Этот день – «1 мая» — международные рабочие организации назвали днем солидарности. Подробно и в красках события вокруг взрыва и казни изложены в увлекательном романе  Фрэнка Харриса «Бомба», к которому я написал русское предисловие семь лет назад.  При социализме он не издавался.   

В странах, где  победил социализм, «первомай» стал  парадом гордости. В моем советском детстве он уже был бессмысленным хождением с флагами по стадиону перед субботником. В странах, где социализм никогда  не побеждал, «May Day” это день, а точнее, ночь разбитых витрин, подожженных банков и перевернутых в антибуржуазном угаре автомобилей.  Сквоттеры, студенты, панки и анархисты демонстрируют своё презрение к власти и капиталу после того как более спокойная профсоюзная часть, заявив о своих правах, расходится по домам.

Интересно мутирует праздник там, где социализм закончился.  Для советских коммунистов прежняя демонстрация преимуществ их системы, утраченных ныне, превратилась в праздник ностальгии по мировому коммунизму и парад надежд на перезагрузку мировой революции в неопределенном будущем.

Для меня первомай вернулся в 93-ем. Моя деревенская семидесятилетняя  бабушка кричала: «Сволочи! Сво-ло-чи!» и тыкала дрожащим пальцем в телевизор. На экране толпу с красными флагами разгоняли пожарные водометы и мяли военные грузовики. Никогда до этого никаких заметных симпатий к ушедшей советской власти наша бабушка не обнаруживала.  Происходила из крестьян, после войны всю жизнь работала на заводе в фанерном цеху. Но сейчас перед телевизором она чувствовала, что у неё  отнимают, смывают водометами, что-то важное, имя чему она не могла подобрать. И я, студент-неформал, мистик-антисоветчик, вглядываясь в её искаженное лицо и в этот взбесившийся телевизор, почувствовал, что в чем-то она права, что вот сейчас «первомай» становится первомаем.  С тех пор без малого 20 лет в этот день я участвую в шествии.

«Капитализм – дерьмо!»

В 94-ом я нашел там трогательный альянс революционных пенсионеров и молодых мечтателей с чегеварами на футблоках и флагах. Редкая возможность  поспорить с дедулей, всю жизнь проработавшим в советской библиотеке, о том,  является ли «расширение сознания» частью «здорового образа жизни» и кто, вообще, круче, Ленин или Кропоткин?  Из стареньких магнитофонов играла сталинисткая трэш-группа «Пенепон» (Песни Непобежденного Народа) и первая версия советского гимна. Друзья только что привезли мне из автономистского магазина «Всё для революции» в Кройцберге настоящую «пассамонтану» — черную маску, незаменимую там, где полиция всех снимает. В такой маске я на многотысячном шествии был один и анархисты немедленно вручили мне свой флаг и поставили вперёд. Став анархистским знаменосцем, я  попал во все новости и ещё пару месяцев потом давал интервью в стиле: «Мне тепло в моей маске». Маска была не единственной моей придумкой.  Туда же я принес пятиметровый транспарант «Капитализм – дерьмо!» и под него немедленно собралась вся «неформальная» часть демонстрации. Лозунг в течение часа стал главной первомайской кричалкой. Он объединял всех. Другая моя кричалка: «Педди Гри пал, а мы ещё нет!» нравилась меньше. Тогда рекламу с добродушным и покладистым псом и таким же хозяином показывали по всем каналам.

Закончилось всё у МГУ, на Воробьевых, где  Летов пел про «Новый день» в мегафон с грузовика. Мы  лежали на траве, удивляясь тому, как много оказалось молодых людей среди ультра-красных, не считая тех нетрезвых панков, которые просто пришли посмотреть на живого Летова. Ветер носил вокруг нас листовки с Микки Маусом, попавшимся в советскую мышеловку.

НБП

С середины 90ых я выходил с нацболами.  Мы шли «в дешевых черных джинсах», как писали про нас тогда первые отечественные глянцевые журналы. У нас и черные майки были дешевые, и дешевая солдатская обувь, ну, в крайнем случае, самые бюджетные кеды. Дешевые прически т.е. бритые колючие лбы и затылки.  «Завершим реформы так: Сталин! Берия! Гулаг!» — орали мы — «Ешь бо-га-тых!». Мы  ровняли наш строй и громко, с удовольствием, печатали шаг, гордясь своей бедностью, злостью, готовностью к действию и  молодыми мускулами. Все такие черно-красно-белые, без полутонов и компромиссов.  Песня «В интересах революции» будет написана Самойловым позже, но она будет как раз про нас. У многих впереди были аресты, допросы, тюрьмы или даже «исчезновение при невыясненных обстоятельствах».  В разные годы в этом строю можно было вдруг обнаружить рядом с собой Наталью Медведеву, рок-барда Сашу Непомнящего, лучшего московского фотографа Лауру Ильину, которая была одновременно и активистом и партийным хроникером, или группу «Резервация здесь» в полном составе. Ну и конечно сам Лимонов, всегда немного недовольный численностью вышедших людей. – Дачи! – возмущенно говорил он – сколько людей задирают сейчас  свои пятые точки кверху на дачах вместо того, чтобы идти с нами! Нужно отобрать у них дачи, когда мы победим, чтобы им негде было копаться! 

Фрики

Помню, Анпилов показывал всем с трибуны пасхальное яйцо с нарисованным на нём серпом и молотом. Пасха в том году совпала с первомаем.  Но толпа обычно гораздо интереснее трибуны. Меня всегда завораживали люди, действия которых я не могу объяснить. Первомайским завсегдатаем была пожилая дама с детскими красными мечом и щитом, на котором она наклеила крупные буквы: «Медея – мать медицины!». Если понравишься, Медея могла благословить тебя своим игрушечным оружием. Много лет подряд выходил и мужик в клетчатом килте и с волынкой. На волынке он играл, хоть и не очень умело. В разговоре быстро выяснялось, что он никакой не шотландец. Так выражался его протест против антинародного режима. Мне он, как и непостижимая «Медея», нравился. В этой вызывающей произвольности протестной формы было что-то от того,  чему нас заочно учил Ги Дебор.

Хиппи-коммунист   Мадисон в футболке «Агент КГБ» раздражал стариков, а художник  Осмоловский в зеленом махровом халате смешил их. Про халат он объяснял, что левые должны везде  чувствовать себя как дома, потому что всё принадлежит всем.

Внезапно мог появиться  некто, наряженный в маскарадный (и очень натуральный) костюм эрегированного полового члена и с плакатом «Ебу систему!». Но «простоял» член недолго,  по наводке самих коммунистов был задержан милицией как провокатор и выдворен за пределы шествия.

Экзотика

 Во время американских бомбежек Белграда к нам вдруг присоединилась группа сербов с интересным лозунгом: «Когда мы были товарищами, мы были господами!». К концу митинга они уже всех коммунистов и сочувствующих научили поднимать вверх три пальца.

Часто участвовал и мусульманский социалист Гейдар Джемаль с его «Исламским комитетом». Ему давали слово на трибуне, чтобы наглядно продемонстрировать интернационализм. Все свои выступления он непременно заканчивал словами «Аллах Акбар!», отчего  большинство собравшихся вздрагивали и недоверчиво втягивали головы в плечи.

Не пропускало ни одного года и «Братство кандидатов в настоящие люди». От них я узнал, что настоящий человек перво-наперво должен заговорить на эсперанто, выучить научную формулу счастья, писать стихи, жить в трудовой коммуне, непрерывно учиться и как можно меньше спать.  «Кандидаты», насколько получалось, старались соответствовать своему идеалу,  пока власть не начала преследовать их как «тоталитарную секту».

 Street-party

К нулевым годам прежний  пафос ослабел и мы организовали первое в Москве «Street-party» на европейский манер.    Моя тогдашняя жена сшила пару десятков неизменных черных масок, которые всем очень понравились, потому что утро выдалось холодным. Одевший маску, получал так же свисток и большую мишень, наложенную на профиль классического «буржуя» с плаката Маяковского, а над головой мы подняли мой новый транспарант, на котором метровыми буквами было вышито www.anarh.ru   и больше ничего. Посещаемость сайта выросла в тот день в 5 раз. На флаге, специально придуманном Димой Моделем для Street-party, условный пешеход с дорожного знака перешагивал запретительную рамку своего мира. Художник-акционист Саша Маргорин нёс на плечах выточенного из дерева «сына» в красном галстуке и пилотке, а художница Аня Кузнецова, в шлеме лётчика, руководила многими девочками, которые синхронно взмахивали цветными метелками для пыли. Олег Киреев в радужном туркменском халате и тюбетейке выкрикивал что-то из Берроуза в мегафон, но его было слабо слышно из-за духового оркестра «Пакава Ить», создававшего общее настроение. «Клоуны свернули с маршрута» — перекрикивая музыку, докладывали милиционеры в свои рации, когда Street-party отделилось от основной колонны и хлынуло на Арбат. Там возник небольшой когнитивный диссонанс, перевернулись несколько лотков с матрешками, но в остальном всё закончилось мирно.

На следующий год движение «Свои 2000» вышло на демонстрацию в строгих костюмах, с плакатами, вроде:  «испанский язык», «веб – дизайн» или «ремонт велосипедов». Каждый нёс в руках свою специальность, готов был обсудить цены на услуги с потенциальным заказчиком или безвалютно обменяться с ним на другие услуги. Так «Свои» изобрели биржу труда и радовались этому настолько, что к концу демонстрации люди в костюмах уже купались в фонтане

 «Креативить»  пробовала и коммунистическая молодежь, нарядившись в олигарха (в цилиндре), рабочего (перемазанный и в каске), журналиста (связанные руки и розовые очки) и батюшку (позолоченная борода и ряса). Но всё это напоминало утренник в советской школе, лишенный настоящего безумия.

Арт-марксизм

В последние годы Коля Олейников, группа «Что делать?» и другие московские художники из тех, что помоложе,  организуют «Первомайский конгресс». Сутки или двое они живут все вместе, смотрят фильмы Годара и Фассбиндера, обсуждают перспективы борьбы («автономия или сопротивление?»), пьют много кофе, читают друг другу лекции, совместно готовят общую еду, рисуют плакаты, шьют знамена и в итоге выходят первого числа  из своего богемного микрокоммунизма на площадь, чтобы оформить там шествие – натягивают транспаранты не только поперек, но и вдоль улиц, дабы не впускать провокаторов, полицейских и вообще отличать «своих» от «чужих». Главной силой их шествия становятся, впрочем,  вовсе не художники, а «антифа» — бритые, спортивные, удобно одетые и громкоголосые молодые люди без особых иллюзий насчет своих перспектив в условиях провинциального и авторитарного капитализма: «Что Каир, что Москва, лишь борьба дает права! Нет у нас другой судьбы, кроме классовой борьбы!».     

Геи

С некоторых пор, следуя логике постепенной «европеизации» первомая, к этому событию стали присматриваться местные геи. В Европе, согласно сложным феминистским теориям,  дискриминация по сексуальному признаку тайно увязана с экономической эксплуатацией, и потому «секс-меньшинства» (ЛГБТ), вместе с феминистками, давно участвуют в тамошних «пролетарских шествиях».  В прошлом году и в Москве небольшая «нетрадиционная» группа с радужным флагом примкнула к троцкистам, но тут же была атакована и рассеяна патриотически настроенной частью советских демонстрантов.

Каждый раз, отправляясь туда, я опасливо думаю: ну, в этом году выйдут, наверное, одни старики. И каждый раз я ошибаюсь. Почти как в Европе, теперь у нас это общая демонстрация всех противников капитализма, где они могут себя показать и на других посмотреть — праздник рабочих организаций, панков, марксистов всех оттенков и антибуржуазной богемы. Раньше в первомайской толпе ощутимо недоставало людей в возрасте от 30 до 50. Это «выпавшее» поколение перестройки. Моё поколение. Но в последние годы и это выровнялось – повзрослела, но никуда не делась, прежняя молодежь, а ей на смену выходят борцы за права новых политзеков, креативные хипстеры-троцкисты, «пираты», отрицающие копирайт, молодцы Удальцова и студенты-антиглобалисты в  улыбчивых «оккупайских» масках Гая Фокса.  Первомайское шествие  — идеальная обстановка, чтобы убедить себя:  ничего и никогда не закончено между господами и их работниками, между сторонниками буржуазной добродетели и отрицателями этой лживой морали, между капиталом и трудом. Они ещё не раз столкнутся лбами, высекая революционные искры. С ослиным упрямством я вновь отправляюсь в эту толпу.  Потрепанная черная маска свернута в кармане. Каждый раз, одев её, хочется покричать что-нибудь такое первомайское, но собственного сочинения: «Гори, супермаркет, гори! Не ври телевизор, не ври! Вставай, мой товарищ, вставай! Капитализм must die!». Кроме классового, мотив у меня может быть литературный или даже этнографический, если считать городские субкультуры «новыми племенами». Мне нравится, когда у моих действий сразу несколько равнозначных мотивов.

Реклама