В диалоге участвуют:
Пётр – билетер. Александр – охранник кинотеатра. Григорий — зритель.
Диалог происходит между сеансами «Дневного Дозора». Первые числа января 06-ого года.
Григорий: То ли не помню, то ли не понял, чем всё там у них закончилось? Друзья сказали, сходить на этот фильм – лучший способ снять новогодний запой и я, кажется, уснул под конец, приснилось какое-то собственное продолжение. Любезный Пётр, правильно ли я понял, что финал позаимствован из третьей «Матрицы»?
Пётр: В финале утверждается старая добрая имперская идея светлых:
наше поражение означает абсолютную катастрофу для всех. Горсвет оказывается гарантом вечного возвращения. Идея «отмотать время назад» объединяет, как известно, всех консерваторов и реакционеров мира, они спорят только о скорости и конечном пункте этой перемотки. В отличие от «Матрицы», дозоровская перемотка происходит не в мировых, но всего лишь в национальных границах. Госвету то есть не важно, что происходит за пределами России и он согласен пустить там всё на самотёк. Вообще, важно, что вся структура дозорского мифа это не система мира, но только система России с её ордынским и византийским происхождением. Да и апокалипсис показан национальный, а ещё точнее, московский – страшный сон современной бюрократии с православными упованиями, имперской идеей и кгбэшным прошлым.
Александр: Бюрократия перематывает нас назад в 91-ый, в поздний совок, а точнее, в советизм без коммунизма т.е. в командно-административный режим, лишенный исторических амбиций, научной программы и надежды на человека, как на агента самопознания и самосовершенствования вселенной. Самое интересное для меня, кому удастся подобрать и куда удастся поставить этот отброшенный, лишний, красный элемент. В чьих руках станет бомбой больше не нужная в их машине деталь?
Пётр: Ты ещё вспомни, как пьяный Городецкий про «вихри враждебные» на сцене кабака пел…
Григорий: А по-моему хорошее зрелищное кино. Жанна Фриске открылась нам как драматическая актриса, умеющая правдоподобно отрубать себе пальцы.
Александр: Правильное зрелище для контуженных капитализмом.
Григорий: Но разве человек не всегда любил зрелище?
Александр: Зрелище не есть наша глубинная видовая потребность. Зрелище это утешительная компенсация за отсутствие Истории в жизни невротика. Оно является следствием искаженных властью и капиталом отношений между людьми. Если мы не получаем от контакта с окружающими того, чего хотим, то начинаем нуждаться в мистерии/ритуале. Когда мы чувствуем дискомфорт от отсутствия собственного места, растет наша потребность в мифах. Потребность в зрелище, которое выдается за глубинную и непостижимую родовую тайну нашей психики это простое клеймо, поставленное Системой на её живом товаре.
Петр: А чем показалась тебе, любимый зритель, предыдущая, ночная серия?
Григорий: Да я уже и не помню. Смотрел у друзей, курили драп. Затрудняюсь ответить.
Петр: Позволь мне напомнить. Это с самого начала была реклама новой российской бюрократии нулевых годов. Её оккультная легитимизация. «Дозор» это заказной портрет власти, её взгляд на себя и всю ситуацию, её самопиар с помощью мистических образов и конспирологических идей, и, наконец, её послание к управляемым, объясняющее суть смены эпох, от 90-ых к нулевым годам.
Григорий: Власть это, по-вашему, кто?
Александр: Власть это те, кто зажигает лампочку взглядом, а значит, тем же взглядом могут любую лампочку и выключить.
Петр: На желтых грузовиках и в альпинистских цацках представители обобщенных спецслужб и чрезвычайных министерств каждый день откладывают конец света.
Григорий: Не объясните ли вы мне, рядовому управляемому, в чем же состоит вышеназванное послание?
Петр: Да хотя бы в том, подлинная власть не может быть открыта и прозрачна, так как срочно решает задачи предотвращения вселенской катастрофы, уготованной темными засекреченными силами, ведущими против этой власти тысячелетнюю войну. Секретность целей и методов власти это для управляемого, понимай: спасаемого, общества благо и гарантия выживания, а не опасность. Взяв на себя византийскую миссию «катехона», удерживающего, горсветовская бюрократия ежедневно спасает всех от вызванных мистическими причинами катастроф: воронки, лавины и прочие землетрясения. Причины катастроф: чувство вины населения перед своими умирающими родителями и сказочные проклятия, на пути нежелательного исполнения которых и стоят героические бойцы невидимого фронта из желтых грузовиков и в альпинистском снаряжении.
Александр: Имперский принцип непрозрачности власти и смехотворности демократии в таком мире наглядно показан в сцене, когда Горсвет создает свой невидимый антикризисный штаб по борьбе с воронкой внутри одного остановившегося мгновения в первой попавшейся квартире типизированных лохов-обывателей т.е. не посвященных в конспирологические тайны и оттого ничего не замечающих.
Григорий: Но ведь жанр фэнтези подразумевает героических сверхчеловеков, умеющих проникать даже на страшный уровень к комарам-вампирам, тут исключен сам разговор о демократии?
Петр: Вспомни, если ты её не проспал, сцену из второго фильма, когда Городецкого пытаются отговорить лететь за волшебным мелом в Самарканд, он вроде бы прибегает к самой настоящей демократической процедуре, громко обращаясь к гражданам пассажирам с вопросом: «Люди, все хотят лететь в Самарканд?» и их нестройное хоровое «даааа» становится аргументом в споре. Гораздо важнее, что ни в какой Самарканд самолет так и не попадает, как только Городецкий понимает, что мел не там, а у золотого человека из пельменной. Самолет разворачивают ни у кого не спросясь.
Александр: Читай, дорогой зритель, послание по слогам: демократия это дурацкая процедура, не применимая к нашей экстремальной жизни, где за всё отвечают и ведут войну тайные элиты, которым не до блеющей толпы непосвященных статистов. 90-ые — хаотическая эпоха дележа, когда важнее была активность темных, сменились эпохой охраны поделенного т.е. нового порядка, охраняемого светлыми. Отсюда и бюрократия как главный герой модного фэнтези. Вот и вся конспирология.
Григорий: Не объясните ли вы мне точное значение этого слова и какое отношение «конспирология» имеет к фильму?
Петр: Конспирология это замена сил, движущих Историю и требующих от нас анализа и изучения на мифологические образы, требующие от нас страха, трепета, поклонения и любви. Конспирология это всегда хроника оккультной войны, правильно объясняющей всё. Она всегда претендует на элитарный статус знания для посвященных, но при чисто текстологическом анализе оказывается более или менее примитивным сочинительством в жанре фэнтези. Современному школьнику понять таблицу Менделеева гораздо сложнее, чем заучить любой, самый закрученный конспирологический сюжет про «светлых» и «темных», сошедшихся на мосту закона. В конспирологии подозрение заменяет опыт, а образ работает вместо факта. Ощущение, но не понимание правящих тобой сил, превращается в инфантильном сознании в литературные образы борющихся друг с другом мировых правительств, бессмертных королей и прочих левиафанов. Конспирология невозможна без ощущения своей исключительности, без претензии на место в невидимой иерархии, раз уж не очень сложилось в видимой. Мифотворчество заменяет место социальной науки, до которой никому нет дела, времени, заказа и спонсорской поддержки. Конспирология – форма организации ложного сознания темных времен и зависимых обществ.
Григорий: А какие общества ты считаешь зависимыми, уважаемый билетер?
Петр: Такие, куда готовые решения ключевых вопросов импортируются извне.
Александр: Смотри на эту тему подробнеё всё, что написал Иммануил Валлерстайн о миросистеме и роли России как мировой капиталистической сырьевой провинции.
Петр: Конспирология обращается к тому внутреннему времени человека, которое не нашло выхода в его ежедневности, искаженной непонятными ему силами.
Александр: Прогрессивная догадка: «у нас и нашей Истории есть смысл и мы можем сознательно участвовать в его развертывании» — сменяется в сознании конспирологов реакционным выводом: «этот смысл принадлежит тайным элитам, соперничающим между собой, и вы можете иметь к нему доступ, вы можете превратиться из объекта в субъект собственной Истории, только если изучите язык посвященных, встанете над толпой слепцов и примкнете к одному из полюсов тайной элиты». Если убедить в этом всех и раз в 10-15 лет менять конспирологический сюжет, общество действительно навсегда останется манипулируемой толпой потребителей, нуждающихся не в опытно доказуемом знании, но во все новых и новых поворотах конспирологического спектакля. Именно толпа, состоящая из людей, охваченных нарциссическим бредом собственной «посвященности», наименее способна к последовательному мышлению и самоорганизации для решения реальных проблем.
Григорий: Говоря о самопиаре власти и её послании, вы все время вспоминаете светлых, но избегаете говорить о темных, и как будто им даже сочувствуете?
Петр: Ты прав, говорить о них по отдельности бессмысленно, ведь они составляют неразрываемую пару. Темные воруют кровь, самую распространенную метафору энергии. В «Матрице» был, помнится, другой образ: человеческая батарейка. Темные заняты непосредственной эксплуатацией – высасыванием и присвоением энергии масс, изматыванием стада до такой степени, чтобы оно захотело и запросило себе светлых пастухов.
Александр: Обеспечение должной измотанности и запуганности это воровство будущего, как во фьючерсной экономике.
Петр: Главному герою приходится отдать темным ребенка, как в культе Молоха, чтобы временно задобрить и отложить судьбу. В этом и смысл его прихода к ведьме. Тогда как Горсвет — великий посредник, безвозмездно следящий за порядком на нашей земле. Их работа – задобрить рок, отложить катастрофу, придать человечеству именно ту форму, которая откладывает его, человечества, финал, продлевает его комфортное воспроизводство в нынешнем виде. Они – профессиональные и бесплатные адвокаты человечества перед великим роком. Идея, что никакого финала не будет и они откладывают не конец вида, а его ценную мутацию, представляется светлым особо опасной.
Темные держатся благодаря непосредственному поступлению крови от слепого человеческого стада к их посвященным в великую войну. Они берут у нас энергию-кровь. Светлые дают нам спасительный закон и следят за его соблюдением, продлевающим нашу общую жизнь.
Александр: Правда, лицензии на отлов живой добычи и другие темные дела выдаются как раз в кабинетах светлых.
Григорий: Молодого вампира в исполнении Чадова это возмущало, а вот его мудрый отец-мясник воспринимал выдачу лицензий на кровь с ледяным спокойствием.
Петр: Эта диалектика в фильме для правдоподобия. Уж слишком часто ты, зритель, наталкивался на то, что власть стимулирует и организует именно то, с чем официально борется. Поэтому темные, эти обобщенные криминалы, бисексуалы, наркоманы, террористы и звезды ночных клубов…
Александр: Жаль про ваххабитов забыли.
Петр: Не перебивай. Про ваххабитов всё уже показано в сериале «Спецназ». Так вот, темные, эксплуатируя наши страсти и вообще принцип удовольствия, не имеют в этом полной свободы, над ними есть мужской, патриотичный и государственный Горсвет, который, оседлав принцип реальности, выдает лицензии, строго следит за соблюдением и бьет горячей сковородкой по рукам за самодеятельность.
Вот какой следует из фильма социальный дуализм: корыстное темное жречество удовольствий против альтруистической светлой аристократии порядка.
Александр: А по-моему, темный экономический способ принуждения, замешанный на шкурном интересе, то есть капитализм, против светлого феодализма, то есть административного способа принуждать, основанного на верности и служении никто не скажет вслух чему, а на самом деле самим благородным рыцарям. Видимая бескорыстность горсветовской элиты держится на том, что их собственностью и так является весь мир фильма, и потому они благородно ничего не хотят для себя, как и все фанатики власти.
Петр: А точнее, как и всякая власть хотела бы себя видеть и показывать. Всё то же послание, зритель: власть просто дана людям щедрой высшей силой, а вовсе не нанята за деньги на работу. Власть дана, чтобы удержать мир от превращения в преисподнюю, и ничего не требует взамен. Власть – это абсолютное и оттого никем не контролируемое благо.
Александр: Дозор предупреждает: безответственная богема и безродная буржуазия должны быть над надзором национальной бюрократии. В 90-ых многим казалось наоборот, что власть полностью приватизирована капиталом и является простой его маскировкой. В нулевых они поменялись местами. Потому модные фильмы теперь это художественно выраженная идеология новой российской бюрократии, переживающей ренессанс и почувствовавшей свою силу хотя бы оттого, что они выиграли первое место в споре у новых русских буржуа.
Горсвет проводит чистки в собственных рядах, спрашивая каждого: «Где ты был этой ночью?». В этом ведомстве мудро говорят: «Это не совпадение, это провокация!», слова до удивления знакомые всем, кто застал советский век и чекистский миф. Могут без спросу поменять разнополых сотрудников телами, потому что так надо для дела.
Петр: Горсвет вразумляет: со времен фараонов и пирамид мы стоим на ваших головах и плечах, потому что именно мы отвечаем за поддержание великого равновесия нашей вселенной, и это только кажется некоторым из вас, что наши подошвы на ваших лбах и плечах, на самом деле мы подвешены к небу и свободно парим над вашими головами, как бесплотные ангелы порядка.
Григорий: Я Лукьяненко не читал, сначала прочту всего Акунина, но ведь над ними всеми стоит некая инквизиция, которая превыше всего?
Петр: В религиях митраистского типа, а именно там находятся все сюжеты оккультной легитимности власти, и Ормузд и Ариман, обе соперничающие группировки, есть дети Зервана.
Григорий: Я их никого не знаю и ничего не понял.
Петр: И бог с ними. Из фильма мы ничего не узнаем об «инквизиции», кроме того, что она бдительно следит за отношениями обеих сторон. Идеальный образец чиновничьей паранойи. Над каждой спецслужбой есть и другая проверяющая спецслужба. Бюрократическая модель мира – бесконечная башня проверяющих друг друга уровней порядка.
Григорий: Новый «Дозор» по сравнению с первым фильмом это, конечно, совсем другой размах.
Александр: Настоящее зрелище конца мира для тех, кто не хочет конца мира зрелищ.
Петр: В «Дневной» серии ангелы-хранители на желтых грузовиках продолжают гоняться за подростками-вампирами в киллерских масках, пьющими кровь у бабушек на улицах. Нас предупреждают: хаос 90-ых годов, когда музыку заказывали «темные», породил новое поколение неуправляемых беспредельщиков, ещё более опасных для воспроизводства бюрократии, чем их недавние предшественники, делящие топором бомжатину на мясных рынках и разъезжающие на красных и черных легковых автомобилях.
Александр: Страх власти перед подростком, который, потренировавшись несколько лет, вполне сможет и захочет эту власть похоронить, очевиден. Мировоззренчески власть опирается на чиновников средних лет и на умудренных стариков и намерена срочно состарить в современной России всех, кто психологически моложе.
Григорий: Какое мировоззрение идеально подходит горсветовской бюрократии для самооправдания? Советизм без коммунизма, он ведь чем-нибудь должен идейный вакуум заполнить?
Петр: Конечно же, это гумилевский евразизм с пельменных дел мастером, золотым человеком, хранящим волшебный мел. В прошлом он был правою рукой Тамерлана, а в не столь отдаленном сталинском времени, «заведовал в самаркандском горкоме идеологией». Необходимый евразизму византизм в фильме тоже имеется. Весь конфликт, изложенный в притче с блудницей-воронкой-порчей и коллективным грехом, завязывается именно в Константинополе. Дуэль завязывается там, откуда и пришла к нам идея удерживающего «катехона».
Александр: Идея вполне адекватная той эпохе и оскорбительная для самостоятельных людей в наше время.
Григорий: Помните, как там: «Я держал в своей деснице весь мир…
Александр: «Но не смог взять его с собой».
Петр: Вечное сожаление мистически настроенной бюрократии и её жутковатая догадка о том, что она совершила какую-то фатальную для себя ошибку, обменяв на «весь мир» кое-что покруче.
Григорий: Но возможны ведь и другие прочтения. Мой, например, приятель, гей, мечтающий однажды пройти лав-парадом победы по Москве, толковал мне смысл этого фильма так: виной всему мужская конкуренция из-за женщин, которая и привела Городецкого к ведьме и толкнула на смертный грех. А в конце второй серии он собрался с мозгами, исправился, понял, что страдать из-за баб это не культурно и опасно, послал её вместе с потомством куда подальше, побежал по бульвару за другой, и вдруг, всё поняв окончательно, мудро-двусмысленно улыбнулся мокнущему на лавке Борису Ивановичу. Только есть там такой конец или придумал мой нетрадиционный друг, я не помню, закемарил.
Александр: Есть, конечно, не сомневайся. Борис Иванович он в любой беде герою помогает. Ведь кто его спасает, когда сын тянет в одну сторону, а Светлана — новая любовь, в другую, между тем как летит сверху на голову острющее стекло? Не любовь спасает его к детям или к женщине, а всё тот же добрый чиновник Борис Иванович останавливает время и даёт шанс Городецкому восстановить Москву.
Петр: А насчет прочтений, чем их больше, тем лучше кассовые сборы. Моя жена говорит, что в этом фильме все мужчины как всегда самовлюбленные садистские козлы, но зато показано, как женщины рубят себе пальцы и прочие подвиги делают ради любви. А мой сын, металлист и гностик, всю голову сломал, разбираясь, кто именно в дозоре хилики, а кто психики, только с одним мальчиком понятно, что он – пневматик. Но дед, офицер запаса и фанат геополитики, говорит, что всю дозоровскую дуэль надо понимать как извечный конфликт «народа суши» с «народом моря».
Александр: Почти как мой шурин с Украины, он снег сейчас убирает во дворе фонда Сороса. В этом самом фонде даже дворники в курсе: в «Дозоре» запечатлен вечный, двигающий историю конфликт: военно-мистические машины империй против торгово-художественных машин городов.
Петр: Начинать, кстати, тогда уж можно не с аграрных империй и портовых городов, а раньше, с двух враждовавших видов человекообразных обезьян. Партия светлых: оседлые пращуры будущих земледельцев мололи тростник гигантскими челюстями, а их антиподы, номады и мясоеды, отгоняли камнями львов от недоеденных туш и дробили кремневым рубилом кость в поисках съедобного мозга. Мы чувствуем в себе нераздельную смесь обеих кровей и потому нас захватывает «Дозор».
Григорий: И за кого же, по-вашему, надо болеть, раз уж на билет потратился?
Петр: В отличие от счастливых героев фильма мы остаемся пока в 06-ом году и можем рассчитывать только на Егора. В этом длинном клипе все, кроме опасного мальчика, влюблены в бесконечность и стремятся слиться с нею либо через коллективную традицию власти, как светлые, либо через ничем не отменяемый принцип индивидуального удовольствия, как темные. Но есть мальчик, одинаково недоверчивый и к тому и к другому. Скептически настроенный к данному ему времени и пространству вообще. Его главное удовольствие состоит в великом отказе потреблять власть и это превращает его из объекта манипуляции в субъект действия.
Александр: Обдумывающий житье юноша, к которому всё это фэнтези как бы в первую очередь и обращено и на которого есть надежда, что он лет через пять-шесть, окончательно во всем разобравшись, всех оценив и устав сомневаться, одновременно выйдет из тени и выключит свет. Устроит новый хелтер, что называется, скелтер. Отменит эту дурную биполярность.
Петр: Такой мальчик принесет чуму в оба дома, покончив как со светлыми тамплиерами спасительных спецслужб, так и с темными гуляками криминального карнавала. Какая ему разница, что иногда они меняются местами?
Александр: Его приговор элите: чванливая азиатчина, изоляционизм, государственничество, клановость, номенклатурное прошлое. Его приговор контрэлите: декадентское западничество, буржуазность, фарцовочное прошлое. В обоих случаях – отсутствие Истории в крови.
Петр: Мальчик бросает террористический шарик на резиночке, которым пользовалась против крокодила ещё, помнится, старуха Шапокляк. Освобождает эту форму от этого содержания. Дырявит советский «Космос», снимает с оси столичное колесо обозрения и пускает по ветру останкинское телевидение.
Александр: Подлинная проблема мальчика в том, что он один. Ни демонический индивидуализм темных, ни тошнотворная семейственность светлых ему не нужны. Нужны несколько таких мальчиков, готовых действовать вместе. Понявших, что они обладают абсолютным оружием. И не так уж важно, каким общим именем они себя назовут.
Сквозь стеклянные двери кинотеатра видна шумно веселая рождественская толпа новых зрителей, ещё не видевших фильм.
Григорий: пожалуй, я куплю у вас второй билет и прямо сейчас посмотрю ещё раз, а потом скажу вам своё мнение.
Его подхватывает толпа новогодних россиян. Распродав билеты на последний сеанс, билетер закрывает кассу и пересчитывает купюры. Охранник сдает дубинку, служебный телефон и магнитные ключи сменщику.
Из зала доносятся привычные звуки первых кадров фильма.
Алексей Цветков 