Реклама и демократия
Джон Уотсон – психолог, основоположник бихевиоризма. Защитил в университете Чикаго докторскую диссертацию по теме «Реакции белой крысы, преодолевающей лабиринт». В Балтиморе заведовал кафедрой экспериментальной сравнительной психологии и лабораторией. В 14-ом году вышла его книга «Поведение», а в 19-ом – «Психология с точки зрения бихевиориста». Избран президентом Американской психологической ассоциации. С 20-ого года выходит в отставку и с этого момента занимается рекламным бизнесом. Многие основатели американской радио- и телерекламы неоднократно зачисляли Уотсона в десятку своих непосредственных учителей.
Они хотят, чтобы я купил эти потрясающие мятные таблетки «Рондо». Если верить рекламному сериалу, те, кто принимают их, могут заставить своих служащих работать без выходных или без лишних слов убедить тренируемых «бизонов» пастись в спорт-зале сутками. Что может произвести такой эффект на людей в обществе буржуазной (т.е. формальной) демократии? Правильно, только дополнительные деньги. Никаких других стимулов повышения системной активности капитализм не предполагает. Не верите? Проверьте на окружающих и убедитесь насколько верна эта грубая мысль. Таким образом, освежающие дыхание таблетки «Рондо» выступают в сериале как эквивалент повышающих производственную активность доплат, как символ валюты, как стыдливый заменитель купюр. Эта ситуация очень точно описывает транслируемую с экрана массовую идеологию, необходимую позднему или «просвещенному» капитализму, а именно: мы все знаем, что деньги являются для нас основным и эксклюзивным стимулом труда, но как культурные, образованные и просто вежливые люди мы не произносим этого в слух, ибо зачем нам травмировать себя и друг друга, что, в конце концов, даст такое публичное хамство?
Как мы избегаем произношения? При помощи простейших иносказаний: чувство долга, корпоративная гордость, престиж фирмы или державы, духовность, благородство, готовность помочь или мятные таблетки «Рондо», наконец, помогают нам обойти эту скользкую и неприятную тему и тем самым сохранить имидж нормальных людей в нормальном обществе, а не рвачей с большой дороги. Я не куплю «Рондо», потому что понимаю, что именно имеют авторы ролика в виду, реклама построена на программируемой в сознании зрителя ошибке: человек, глотая мяту, должен чувствовать, что он стал богаче (в сознании буржуа богатство совпадает с влиятельностью) в самом что ни на есть экономическом смысле слова.
Они хотят, чтобы я смотрел «Магазин на диване» и выбирал между антицелюлитными штанами, стандартными золотыми наборами колец-серег и чудо-платьем, меняющим по желанию хозяина десятки фасонов. Они предоставляют мне выбор. В этом основной пафос их «демократии». Если у меня не возникнет желания выбирать из предложенного по ТV говна нужную мне конфетку, из меня не может получиться корректный гражданин. Чтобы желание выбрать все-таки возникло, голос ведущей, рассказывающей обо всех этих, необходимых мне, вещах, должен быть томительно сексуальным. Передача идет в эфире в то время, когда детям уже положено спать, а мама и папа как раз щелкают пультом, лежа в постели. Мужчина под впечатлением сексуальных интонаций должен потерять бдительность и раскошелиться, тогда как женщина наоборот, почувствовав в комнате вторую, пусть и телевизионную, зато такую «мокрую», самку, немедленно запоминает номер «понравившегося» лота, чтобы бессознательно отнять у абстрактной соперницы часть ее обаяния, присвоить себе одну из ее черт, идентифицироваться хотя бы в деталях с этой, излучаемой экраном, прелестью. Эффект секса по телефону (мужское развлечение) совмещен с привычкой разглядывать каталоги с залежавшимся на складе барахлом (женская страсть). Так, по крайней мере, мыслят создатели этого рекламного шоу. Сколько не выворачивай чудо-флаг демократии и не меняй его фасоны, сущностно оно остается все тем же капиталистическим рабством, выстроенном на навязанном внутрисистемном «выборе», принуждает к которому предельная эротизация самого феномена власти. Имиджмейкеры хором твердят, что электоральный успех политического лидера прямо связан с его харизмой, т.е. с ощущением выраженной сексуальности, привлекательности, того или иного варианта «желанности». Стареющие актрисы, подражая дикторшам «Магазина», с чувственной хрипотцой говорят о Путине: «Посмотрите, ведь он настоящий мужик, страна влюблена в него». Это вовсе не значит, что они готовы делать настоящему мужику минет под столом во время его встреч с прессой, это означает, что они правильно рекламируют «демократическую» власть, пользуются «магазинно-диванными» приемами, скорее всего даже неосознанно. Люди с советским подсознанием т.е. прошлым, вообще, все должны делать неосознанно, чтобы не было мучительно больно за ежедневное участие в контрреволюции.
Почему я иногда смотрю «Магазин на диване»? Потому что мне нравится быть похожим на моих любимых мульт-героев – Бивиса и Батхеда, которые смотрят аналогичное американское шоу, затаив дыхание. Эти два ситуациониста «не достаточно развиты», чтобы с ними срабатывал заложенный в шоу сценарий, да и денег у них нема. Я тоже не хочу быть «достаточно развитым», чтобы глотать наживку, и трачу случайно попадающие ко мне в руки средства совсем иначе. Не улавливая вербального «содержания» Бивис и Батхед воспринимают сексуальность голоса дикторши отдельно, не привязывая ее (сексуальность конечно, а не дикторшу, ее бы они как раз привязали) к прилавку, и, таким образом, оказываются свободны от «запрограммированной ошибки». Эти ребята вообще все время пытаются попробовать эфемерную «демократию» на зуб и если им это удается, громко говорят: «Какая дрянь!»
Они хотят, чтобы я приобрел новый «Сценик» и показывают мне очень опасный сюжет. Водитель, занятый на съемках ролика, настолько влюбляется в эту «приемистую» машину, что забывает об условности происходящего перед камерой и уносится куда-то за пределы рекламы, не смотря на все окрики «режиссера», голос которого в этой истории воплощает непосредственно («водитель, куда?») голос капитала, мстящего каждому «задумавшемуся» водителю за «непрофессионализм» (главный «голос» на любых выборах—гонках).
Представляю себе продолжение: «Сценик» оказался, действительно, настолько качественным, что стал представлять угрозу для капиталистического порядка, пробуждая в водителе первичный, фундаментальный инстинкт, волю к освобождению. Водитель и дальше не реагирует на угрозы, уже за городом его пытается остановить милиция, перегородив дорогу, но «Сценик» настолько хорош, что против него вся милиция – фигня. Начинается погоня. В конце концов, по угонщику стреляют, но по шинам сказочного авто не удается попасть, вообще, идеальная конструкция этого четырехколесного спасения не позволяет повредить себя. Стрелять приходится в открытое окно по водителю. Кровь, залившая удобный салон, не портит впечатления от машины, даже наоборот, напоминает о контрасте между уязвимой биологической уникальностью отдельных особей-водителей и достигнутым наконец-то с помощью сборочного конвейера фирменным бессмертием повторяющихся «приемистых» моделей. «Сценик», никем так и не остановленный, идеальный и проходящий сквозь несовершенную «режиссерскую» власть, как сквозь масло, продолжает нестись с трупом «нарушителя» за рулем, сам, один, вечный, воплощенный наконец-то полностью проект свободы, которую невозможно остановить, мавзолей, несущийся по дорогам с неполноценным телом восставшего героя внутри. Именно поэтому рынок нуждается больше в поломках и недоделках, нежели в реальном качестве. Любое действительное (вертикальное) качество, всерьез представленное тем или иным продуктом, немедленно приводит к столкновению с чисто количественной (горизонтальной) системой и дает искру конфликта. Поэтому, если я и украду у кого-нибудь нужную для покупки такого авто сумму, даже гипотетически реальный (конвейерный), а не телемифический, «Сценик» не обеспечит мне того освобождения, на которое намекала опасная реклама. Я не путаю качество – то, что творчески меня меняет, с комфортом – тем, что позволяет мне и заставляет меня остаться таким, каким я был и вчера.
Они хотят, чтобы я кормил кошку «Китикетом». Они знают, что хозяева подражают своим домашним животным, заводя их как простейший трансфер, хотя и принято говорить наоборот: животные де косят под хозяев. Короче тот, кто кормит своего четвероного друга правильной едой, по замыслу авторов сюжета, и сам может рассчитывать на правильный, а не какой попало, паек. Добрый хозяин, заставляющий нас всех мурчать, призывно громыхающий на весь мир коробкой с «нашим любимым» кормом — вот какой автопортрет системы мы находим в «кошачьем» ролике. Имеется в виду: не будьте глупее собственных кошек т.е. жрите, что дают, это сделано специально для вас, чтобы вы не теряли нужной системе энергии. Будете употреблять «это», подружитесь с соседской «собакой» и даже попадете на колени к щедрому хозяину.
Если говорить о «Китикете», то у многих котов и кошек это снадобье провоцирует почечные проблемы и нередко приводит четвероногих жертв телевидения к летальному исходу. Если говорить о рекламе, то нет ничего глупее сюжетов про «ПиКОТссо», рисующего лапкой по холсту. В качестве революционной альтернативы той же темы, можно предложить сюжет про «ЧиКОТилло». Маленький зверь, позванный лопать «Китикет», вместо этого задрал хозяйку (долгожданный ответ на вопрос «мурка, чтобы ты без меня делала?») и мажет ее кровью на стене анархистский лозунг, что-нибудь из берроузовского «Кота внутри» (выберете сами).
Они показывают мне «смешную» историю про «Пшик, пшик, лазером» и тупого таможенника. Если после очередного кислотного московского дождя я и вправду начну лысеть, меня это скорее обрадует, буду больше похож на Владимира Ильича Ленина – самого нетривиального русского человека в двадцатом веке, к нетленной мумии которого протягивают сейчас свои потные ручонки бывшие фарцовщики и сотрудники идеологической полиции, оказавшиеся в министрах и президентах.
Пересадка волос «Трансхайром», как мы видим ее в «смешной» рекламе, по механике напоминает некоторые «чудесные операции» с вывозом капитала. Это сходство подчеркивается двумя моментами: все происходит на таможне, герою нужно срочно лететь из России и, в конце, он обещает таможеннику, что «не скажет ему телефон» т.е. не поделится адресом, по которому нужно обращаться, чтобы «пересадить волосы». Я почти уверен, что в сленге теневых экономистов это выражение уж что-нибудь, да значит. Более очевидный подтекст рекламы чисто полицейский: не забудьте сменить фотографию в паспорте, т.е., прежде чем уматывать с «пересаженными волосами», договоритесь обязательно с властью. Не удивлюсь, если в связи с напоминанием о своевременном «обновлении документов», реклама «Трансхайра», как полументовская, транслируется по какому-нибудь льготному тарифу.
В продолжении мы узнаем о том, что от несговорчивого (тупость в этом сюжете равна государственническому инстинкту) чиновника ушла из-за «лысины» жена и он тоже теперь «пересаживает волосы» в «Трансхайре». Метафорическое предложение ко всем чиновникам быть повнимательнее к рекомендациям быстрых и деловых бизнес-людей, совершенно уместное в эпоху приватизации государственных функций новым имущественным классом.
Подобному, и гораздо более глубокому критическому анализу, может быть подвергнут практически любой ролик. Поупражняйтесь у экрана во время бесящих вас «пауз», придумайте свои «революционные» варианты сюжетов и вы станете художником, творящим смысл из навязываемого вам мусора.
Идеология рекламы и ее манипулятивная, чисто социальная специфика, очевидны сегодня слишком большому, опасно большому, числу зрителей. Именно поэтому мы дождались такого феномена как «реклама рекламы». По любому каналу можно найти ролики за подписью союза российских рекламодателей, объясняющие гражданам, что хоть реклама и надоела всем хуже политики, а все-таки она нужна. Никак без рекламы, ведь она (в первых роликах текст на экране набран как телеграмма, так подчеркивается важность и серьезность сообщения) помогает российским производителям продвигать свой товар, ведь только благодаря ей снимаются новые сериалы, ток-шоу, фильмы и т.д. Без неё, как мы узнаем, нам показывали бы только левую или правую половину любимого футбольного матча, но отнюдь не всю игру. Намек на нерыночные, «всегда авторитарные» цивилизации и «непременную» в них «цензуру». Реклама выступает в «рекламе рекламы» как горькое лекарство, как оброк, который надо уплатить бесу, как десятина нашего времени, которую необходимо отдать, чтобы остальную жизнь прожить «по-человечески». В данном случае «по-человечески» означает: побыв немного зрителем рекламы вы тем самым обретаете право стать ее персонажем т.е. можете выглядеть так же, как и осчастливленные люди на экране. Зрители, правда, находят свои выходы, чтобы не платить налога. По информации из водопроводных сетей, нагрузка на оные во время рекламных пауз возрастает в несколько раз. Т.е. миллионы людей, увидев первые же кадры рекламы, дружно встают с миллионов диванов и отправляются испражняться, мыть руки, наливать воду в чайник. Этот угрюмый бессознательный протест против свирепо внушаемого рекламой сценария жизни – последнее и слабое свидетельство самостоятельности зрителей, их лунатический, невербализуемый отказ от рекламных улыбок, вскриков, огорчений, потерь и находок, принятых в особом утопическом космосе «рекламируемого бытия».
Вчера на Садовом Кольце я увидел агитационный щит со словами: «Если бы не было рекламы, то цена банки мёда кусалась бы так же, как пчела». Щит большой и все же слишком короткий, чтобы на нем уместилась вся правда. Во-первых, если бы не было рекламы, то «ужаленные» ценами сладкого мёда покупатели, озверев от чудесного яда, впрыснутого в них, запросто разнесли бы весь супермаркет, получив даром все, что только есть на его полках, а во-вторых, если бы не было рекламы, цены отнюдь не обязательно стали бы выше, ведь, выкладывая деньги, покупатель оплачивает в том числе и феноменальные затраты торгующей фирмы на «создание необходимого имиджа в массовом сознании».
В «рекламе рекламы» пропускается главный вопрос: кто и зачем собственно создал вокруг нас такую систему, при которой, чтобы «по-человечески» жить, нужно смотреть, или по крайней мере терпеть, всю эту телевизионную херню? Соглашаться с ее наличием в нашем сознании. Кому мы этим обязаны? И будет ли так всегда? И если нет, то когда это кончится и что мы должны для этого сделать?
Реклама революции, как известно, запрещена, потому что это единственный вид рекламы, который настаивает на упразднении за ненадобностью самого рекламного феномена. Аналогичный «теоретический» вопрос, касающийся смысла и заказчика ритуалов демократии, избегается политической системой, потому что ответ на такой вопрос это и есть, собственно, реклама революции как практики. Реклама революции, как я ее понимаю, это «self-distructive objects».
ТV наизнанку
Пока информация остается товаром, любой текст – реклама. Читаемый вами рекламирует отказ от рекламы как неадекватного способа сообщать, текст рекламирует отказ от рынка как императива и прекращение конкуренции как организующей людей стратегии. В этом смысле читаемый вами текст – самоубийца.
Эфир заминирован. Вы получаете свою порцию, натыкаясь на «сникерс», «памперс» или чудо-пылесос при просмотре «Как закалялась сталь» или хроники палестинской интифады. Реклама, как мочеиспускание невротика, не предупреждает о себе. Она безупречна в политическом смысле, предлагает нам действительную, а не декларируемую, идеологию капитализма.
Трудно, конечно, поверить, что улучшенный чайник, усиленный массажер, новый, еще более шоколадный шоколад и остальная вереница преображенных менеджерами товаров и услуг – это и есть идеология доминирующего класса, если не вспомнить, что в рекламе вы имеете дело не с предметом, но с его изображением. Изображением, организующим остальной контекст жизни, предлагаемой вам в качестве «единственно возможной».
Все рекламируемые вещи и возможности – знаки, проводники в более правильный, уточненный мир гуманистической гармонии. Мир же гуманистической гармонии, имитируемой в павильоне, это власть «слишком человеческого», находящегося в бесконечном гипнотическом онемении от самого себя.
Реклама продает не то, что продает, но то, что окружает этот культовый предмет, делает желанной ситуацию, среду, сценарий, подразумеваемый в ролике или на плакате. «Ведь вы этого достойны» – постоянно повторяемая с экрана мантра, призванная замять один простой вопрос: почему прежде так много людей, обходившихся без всего этого, добивались порой столь поразительных экзистенциальных результатов и занимали всегда вакантное место исполнителей вечных героических мифов, тогда как сейчас, когда жизнь настолько «улучшилась», вы даже не можете себе представить что двигало этими загадочными людьми?
Простейший тест на способность распознавания иллюзий: если читаемый вами текст рекламирует отказ от рекламы, что он предлагает вам на самом деле, какую ситуацию, среду, сценарий вы собираетесь, по замыслу автора, выбрать? Слова «Куба», «Ливия» или «Северная Корея», просьба, в ответе не употреблять, потому что эти слова существуют в политическом лексиконе специально для того, чтобы вы всегда могли легко воспринять свое нынешнее положение как «выигрышное» и «достойное».
Всё больше детей на земле узнают о том, что собака должна лаять и вилять хвостом, из роликов о консервах и впитывающих подстилках.
Хороший (послушный, добросовестный) зритель воспринимает рекламу как краткое изображение мира исполненных желаний, стимулирующих его ежедневный труд или, по крайней мере, оставляющих его законопослушным. Между тем само словосочетание «исполнение желания» это незаметный оксюморон, первое слово нагло противоречит второму, и потому оба они не могут иметь никакого смысла, кроме незаметного воспроизводства эксплуатации.
Ролик – набор паролей, программирующих вашу завтрашнюю активность, теперь вы догадываетесь, зачем вам деньги и те, кто утверждает планы желаний на ближайший год, застрахованы от банкротств. Прежде чем заставить вашу квартиру своими «желанными» вещами, они загромождают ваш мозг своими сюжетами «желаемой жизни».
Тефаль думает о вас, хотя и выглядит как кухня. Возникает подозрение, что это псевдоним какой-то более интересной и постоянной силы, кладущей ваше будущее на свою, гладкую, как телеэкран, сковородку. Мужчина реагирует на Импульс, невидимый в воздухе офиса. Призыв стать более чутким к чьим-то импульсам, чтобы не пропустить удачу? Мультипликационная корова с бессмысленной кружкой на шее (для слюней?) обучает детей мычать на молочном пути к успеху, т.е. к цеху забоя. Чтобы от всего этого не обособиться в монастырь, достаточно всего-навсего развернуть упаковку «Марса» перед воротами христианской обители, так языческий бог, связанный с пищеварением, вновь выигрывает у христианского, проявляющегося через менее знакомое потребителю откровение.
Реклама нейтрализует опасность, включая в свой бесконечный сюжет о перманентном улучшении бытия самые опасные для такого «улучшения» и такого «бытия» идеи. Что такое восстание? Не обещанное во вчерашних новостях, неожиданное для большинства, качественное изменение сценария, неизбежно вызывающее, по крайней мере — временное, банкротство производителей и продавцов иллюзий. Вторжение откровения, которое выглядит как чудо, вмешиваясь и разрушая иерархию буржуазных химер.
Восстание – наконец-то воспринятый дар, позволяющий за секунду понять и увидеть то, что мы отказались увидеть и понять за всю предыдущую жизнь, занятую рекламой и сличением рекламы с обыденностью. Восстание – это то, что лучше один раз совершить самому, чем сто раз посмотреть по видео.
Реклама пытается изобразить восстание, чтобы избавиться от него. Единственным страховым агентством, которое может конкурировать с институтом рекламы, сегодня является церковь, признанная государством и признающая государство. Реклама становится главным обрядом торгового строя, а агенты большинства конфессий все чаще оцениваются паствой по способности к рекламной деятельности, к раскрутке своей веры, к ажиотажу вокруг неё, к приданию ей статуса респектабельного и не портящегося информационного товара.
Рекламная пауза – полезный минисеанс психоанализа для всех, кто готов признать себя зараженным. Вы смотрите на персонажей ролика в сотый раз, выучили их движения, и от этого просмотр превращается в нечто, подобное повтору молитв, сур или мантр, только «читают» их за вас с той стороны телевизионного стекла, а вы всего лишь соглашаетесь, не переключая и не ожидая ничего другого.
Рекламируемый продукт сообщает о приближении счастливого чуда в вашей жизни, если, конечно, вы того заслуживаете, если не планируете противиться сюжету.
Фрейдист узнает в рекламируемом попытку реконструкции «идеальной матери» для мужчин и «абсолютного фаллоса» для женщин, но для нас важнее другое: в рекламируемом товаре узнается фетиш, Laterna magica. Вода, шоколад, жвачка, колготки, массажер, путевка на остров – один и тот же волшебный предмет, проводник в новое (иное), преображающий всё, попавшее в поле его действия. Принцип преодоления порученных тебе от рождения границ спародирован «вечными» батарейками в паролоновом теле заплывшего за все буйки механического зайца.
Человек, даже внешне роботизированный страхом потерять работу, никогда не согласится с имеющим очевидные границы торговым строем, который в человеке, как в событии, не нуждается, предпочитая редуцировать двуногий факт до статуса товара. Человек будет добиваться иного даже в обход своего сознания, занятого коммерческой, политической и религиозной рекламой, сознания, становящегося все более чуждым и неприятным для носителя и все чаще ощущаемого особью как паразит, источник бесполезных нагрузок, навязанная обуза. Кандалы, перешедшие по наследству, как фамильная драгоценность. Реклама нужна, чтобы интуиция об ином, раз уж ее нельзя ампутировать, связывалась нами с приобретением тех или иных новинок, иначе, когда этот элементарный трюк разоблачен, происходит массовый отказ от навязанных экраном ролей, пресловутый социальный взрыв, которому принято предпочитать «все, что угодно».
Человек перестает мириться с сознанием, заставлявшим его подчиняться чужой воле, и тогда сознание восстает против того, отражением чего оно вчера являлось.
Не подслащенная волшебным шоколадом тоска по иному немедленно вызывает восстание. Восстание свергает вашего паразита, выселяет агента власти из вашего черепа, избавляет от обузы при условии, что вы будете делать, а не терпеть восстание. Ведь революции происходят только для революционеров и только они имеют право говорить о них, как о революциях, а не как о катастрофах. Плата за лекарство – добровольно расстаться с этим гадом, вашим «внутренним мертвецом», не укрывать его от кары. Ради этого будят «внутреннего живого». Только импульс к восстанию будит его, как звук колокола, все остальное – умаляет «внутреннего живого», баюкает его сон, доверив вас внутреннему мертвецу. Кто из них выиграет вашу жизнь? Решение этого вопроса – вот единственное, в чем вы действительно, а не формально, свободны. Это первый и последний выбор, который не детерминирован ландшафтом и внушением, все остальные «выборы» вашей жизни совершает победитель: внутренний живой или внутренний мертвец. Путем восстания вы действительно попадаете в область вашей жизни и только так выясняется, что до этого вы пребывали в пространстве вашей смерти.
Яблоко, которое вы видите по ТV, ближе к нарисованному или восковому, инсталлированному яблоку, чем к обычному плоду, выросшему за вашим окном. За телевизионным окном оно выросло не само, его повесил некто в этом времени и именно на этом месте, он хотел, чтобы вы увидели его именно так, а уж зачем: по соображениям коммерческим, политическим или откровенно издевательским (последний, «тарантиновский», вариант предпочтительнее) – вопрос следующий, частный. Оправдывая его ожидания и «надкусывая» своим сознанием телевизионный плод, вы надкусываете свою смерть.
Именно то, что усыпляет миллионы, ведет единиц к необратимому пробуждению. Телеэфир, и в частности телереклама как эссенция, суть эфира, дает всем желающим важный урок – у окружившей нас реальности, так же, как у телевизионной, есть хозяева, есть постановщики, есть люди, конкурирующие друг с другом и перекупающие друг у друга каждую минуту нашего внимания и вообще нашего присутствия. Есть нещадно эксплуатируемый и презираемый начальством персонал, который терпят до тех пор, пока он более или менее убедительно организует вокруг нас эту «реальность». Если вы усомнились, ударили по экрану ногой или просто продали телевизор, это воспринимается персоналом как «помехи», и завтра же, если помехи не будут устранены, всех этих мелких бесов вышвырнут с их мест и они навсегда исчезнут, а вы обнаружите окружающее совершенно неожиданным, совсем не таким, как привыкли, гораздо менее печальным и не требующим прежних жертв. Жертвы, которых от вас постоянно добивались, оказывается, нужны были не самой реальности, но ее самозванным представителям, операторам, узурпаторам, тем, кто разводит и продает симулякры, как Дуремар пиявок.
Отныне вы «в опасности», т.е. отныне это наконец-то именно вы, а не тот, кого они привыкли видеть со своей стороны через экран.
Держатели всех легальных и нелегальных акций ТV надеются, что некритичное восприятие телереальности, которую вы наблюдаете несколько часов в сутки, воспитает в вас такое же некритичное отношение к реальности вообще. Однако радикальное меньшинство поступает наоборот, просмотр ТV заставляет будущих партизан усомниться в «самособойности», «естественности» и «вечности» происходящего с ними в ежедневной жизни. Нет ли у этого монотонного сериала с вашим участием вполне конкретных режиссеров? Нет ли у этих режиссеров спонсоров? Нет ли у этих спонсоров агента, поселившегося в вашем черепе, заставляющего вас терпеть, верить и в сотый раз играть в этом фильме? Не расправиться ли вам с этим внутренним мертвецом? Ответив, вы услышите в себе голос внутреннего живого, ведущего вас дорогой личного джихада.
Реклама восстания как содержания и революции как формы. Реклама реальности, оставшейся наедине с собой и потому больше не равной самой себе. При таком раскладе рынок невозможен, потому что невозможна конкуренция. Никто ни с кем больше не торгуется. Всякий готов заплатить любую цену, потому что каждому принадлежит всё, а значит, в итоге никто и не назначает никаких цен. Цена любых феноменов исчезает, уступая место их значению, т.е. содержанию, сообщению, не требующему перевода на язык рыночных пропорций. Цена, собственно, и была выражением расстояния между воспринимаемым феноменом и его задачей. Цена как общественный амортизирующий эквивалент, якобы временно, заменяющий сам феномен. Открыть или закрыть вместо «приобрести». Быть или не быть вместо «зарабатывать» и «тратить». Не платите. Dont Pay! – модный лозунг на левых демонстрациях. Восстание отменяет рекламу, потому что революция делает её абсолютной, смысл революции – это клип, который смотрит и снимает сам себя.
«Настанет день, когда меняется всё», и мы наконец узнаем, почему многие из нас так любили «ригли-спермент», «дабл-минт» и «джуси-фрут». Немногие вырвут у многих эту тайну вместе с их исстрадавшимися сердцами и прочтут в их сердцах оргвыводы, столь же неприятные, сколь полезные для большинства.
Алексей Цветков 