Место работы
Никакой мастерской у художника Бражкина, разумеется, нет. Легче всего с ним встретиться в книжном магазине, где он курирует отдел архитектуры, дизайна и искусства. Там же можно увидеть одну из его последних работ: дверь украшает план пожарной эвакуации с красивыми цветными значками и динамичными линиями. Покупатели с развитым вкусом обращают внимание и спрашивают, кто в наше время рисует такие стильные планы эвакуаций?
Ещё он предлагал поместить в витрину магазина надувных кукол из секс-шопа с самыми актуальными книгами сезона в руках, но коллеги сочли это излишне радикальным и преждевременным. В проекте Арсения Жиляева «Трудовая книжка» http://www.lookatme.ru/cities/moscow/events/176429-trudovaya-knizhka-gruppovaya-vystavka-kurator-arseniy-zhilyaev на Фабрике Иван подробно рассказывает в картинках и плакатах историю своего места работы.
Чайная ризома
Он всегда носит с собой ноутбук, в котором вся его творческая биография в картинках. К ним ежедневно добавляются новые:
«Я в пейнте назло буржуям рисую. Чтобы продать было нельзя».
Между прочим, первая, совместная с отцом, художественная работа Бражкина состоялась в том самом цюрихском кабаре «Вольтер» http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B0%D0%B1%D0%B0%D1%80%D0%B5_%D0%92%D0%BE%D0%BB%D1%8C%D1%82%D0%B5%D1%80 . Ивану исполнилось 15 и отец http://teroganian.livejournal.com/ подарил ему плеер. Они гуляли по Праге, одновременно слушали музыку через два наушника, и тут на него и снизошло вдохновение. Подтолкнула эта «синхронизация звука». Через пару недель в «Вольтере» проиcходило «CD – Paty»: два диджея, отец и сын, раздают пришедшей веселиться толпе наушники и начинаются танцы. Ты входишь в зал и видишь людей, танцующих в едином ритме и в абсолютной тишине. Ты пока что не с ними. Твой выбор – присоединиться или нет? Первая официальная Silent Disko, состоялась, кстати, только через три года, на фестивале в Гластонбери, так что Бражкин, наверное, может претендовать на авторское право.
А одна из его последних работ, представлявшая российское искусство на венской арт-ярмарке, это «протестное караоке». Ты выбираешь себе в меню нравящийся митинг и скандируешь в микрофон лозунги, повинуясь бегущей строке на экране. Воистину, марксизм теряет привлекательность, когда становится одной из идеологий и сохраняет силу, пока остается критикой любых идеологий в таких вот проектах.
«Сейчас я использую наемный труд» — смеется Бражкин. Для новой выставки в «Гараже» он заказал рабочим сделать по своему эскизу парковую скульптуру в виде бомжа, как альтернативу привычному садовому гномику.
Ещё один из не воплощенных пока Бражкиным, но занимающих его воображение проектов – «Чайный Гриб»:
«Это же была ризома, один большой чайный гриб длился сквозь весь СССР».
Он мечтает вырастить его огромным, в ванной или даже в бассейне, позвать интеллигентов разных поколений и всех угощать получившимся напитком, пусть те, кто постарше поют (под воздействием гриба) бардовскую песню и делятся воспоминаниями о временах застоя….
Трэш и другие вкусы
До знакомства я чаще всего слышал о Бражкине слова «буйный» и «психопат», ему действительно ничего не стоит громко поссориться с охранником в музее, разойдясь с ним в понимании автономии искусства или ездить в метро в черной маске «радикала» («силовика»?). Самая заметная из черт Бражкина это панк-ситуационистская слабость к трэшу, о котором он загадочно говорит:
«Трэш это сжатие информации».
С энтузиазмом грибника он выискивает в сети песни блатных девчонок из группы «Воровайки» http://video.google.com/videoplay?docid=7728076896103279411# и почти насильственно знакомит друзей с хитом «ЖБК» http://www.youtube.com/watch?v=7Nptn5LwZ8c в исполнении Пашкета. Его завораживают иеговистские комиксы о подробностях конца света и ютюбовское видео про то, как гопники следят из машины за собакой, насилующей замерзший труп другой собаки. Ещё для вдохновения он слушает Ноггано, «Касту» и вообще «ростовскую волну», потому что:
«Хип-хоп это низовая самоорганизация. Меня смущает только, что уличный хип-хоп слишком лоялен к наркотикам. Это ложное понимание радикализма. Когда я их слушаю, то говорю себе «спасибо» за то, что уехал из Ростова»
Когда Бражкин уехал в начале нулевых, ещё не закончив школу, то и сам немедленно создал группу. Называлась она на всяком выступлении по-разному, а самый удачный их концерт состоялся прямо на балконе его квартиры в Марьино (четвертый этаж панельной хрущевки). Поклонники, соответственно, собирались во дворе. Пела группа так:
«Заебали, мудаки, в колокол ебошить!»
Ну и дальше там совсем подстатейно, про патриархию, кончается на «угондошить».
«Ну, прежде всего это была реакция на православную травлю моего отца» — немного смущается сегодня повзрослевший Бражкин.
Есть у него, конечно, и другие, не столь предъявляемые, музыкальные вкусы: блюзы, редкая этническая музыка, джаз:
«Ты знаешь последний альбом Колтрейна, где он трубит на своей дудке, как раненый слон?»
По-настоящему невыносимым, вызывающим немедленную и бурную аллергию для Бражкина является всё «крепко сделанное» и «добротно-среднее», вроде группы «Несчастный случай» или романов Дмитрия Быкова, всё, пущенное по рельсам «нормализации креативности» и относящееся к фетишам «демократического поколения», которое лет на 10-15 его старше.
Идеология
Бражкин не зря ходил на собрания троцкистской группы «Вперёд» http://vpered.org.ru/ и даже платил членские взносы. «Антисоветчик» для него ругательство, а критиковать советский строй он видит смысл только с марксистских позиций, как тотальную партийную инсталляцию социализма, устроенную вместо реальной власти трудящихся.
Учитывая слабость Бражкина к народному трэшу, возникает журналистский соблазн и его «троцкизм» объяснить через всё тот же культ максимальной неадекватности, но не тут-то было, как только речь заходит о критической теории, он обнаруживает редкую натасканность по Виктору Сержу, Калиникосу, Беньямину, Лукачу, Грамши и т.п.
Иван уважает «старых мастеров», имея в виду концептуалистов. Но предпочитает группу «Мухоморы» http://azbuka.gif.ru/dossier/muhomory/ и «Чемпионов мира», а не «Коллективные действия». Кабакова же и вовсе записывает в «колбасные эмигранты», да и про Гройса говорит:
«от него больше вреда, чем пользы».
Как и концептуалистам, ему нравится порой «иллюстрировать саму оптику». Враждебную оптику, разумеется. Его новый проект «Протоколы» — буквальное исполнение в картинках самых абсурдных милицейских описаний причин задержаний, травм и поведения задержанных.
Из своих идеологических ориентиров он называет журнал «October» http://www.mitpressjournals.org/loi/octo и Розалинду Краусс, ученицу Клемента Гринберга, которого она критиковала за элитарность. «October» до сих пор является семейным чтением у Бражкина с супругой — арт-критиком Дарьей Атлас.
«Ну ещё Воронский, Богданов, Толик Осмоловский на меня повлиял».
Но нынешнего Осмоловского, посещающего Селигер, Бражкин не одобряет и считает такие контакты вредными для искусства.
Базовая банальность, от которой он отталкивается в своих работах, состоит в том, что воспроизводство наших классовых отношений происходит в форме идеологического подчинения, имеющего тысячи повседневных вариантов. Со времен «Черного Квадрата» искусство публично и сознательно обнажает особенности изменения производственных отношений своего времени как вторичная, свидетельствующая система с постоянно дискутируемой и изменяемой нормой обратной связи. Эта фатальная связь с породившей классовой матрицей сообщает искусству политический драматизм. Отношения классовой доминации и сопротивления фрактально содержатся в поле, называемом «искусством» и потому никогда не прекращается борьба за переопределение: чем здесь и сейчас для художника является «искусство»? Чем оно от «не искусства» отличается? Чем он хотел бы сделать его в результате своих усилий?
Иван собирается участвовать в новом, посвященном судьбе КПСС, проекте Евгения Фикса «19 миллионов» http://portraitof19million.blogspot.com/ , художественно «остранив» историю своего деда:
«Он был большевистским агитатором в 18-ом году на Кубани, на митингах и публичных диспутах выходил и без запинки рассказывал про «три источника, три составных части марксизма». Недовольные в него стреляли. После ранения он притих, и только пенсионером, уже после войны, ходил в городской парк, одев свой лучший пиджак, чтобы тряхнуть стариной. Дед всё же любил публичность. Кто-то в том парке на баяне играл, кто-то пел любимую арию из оперетты, а дед выходил к микрофону и как по писаному излагал три источника, все у него в семье знали их как Отче наш».
Видно, что эта наследственность вызывает у Бражкина смешанные чувства. Анекдотичность и пресловутая «совковость» с одной стороны, но со стороны другой Бражкин и сам марксист, всерьез интересующийся современной теорией культурной гегемонии, от Альтюссера до Джеймисона http://voluntary.ru/dictionary/568/word/%CF%CE%D1%D2%CC%CE%C4%C5%D0%CD%C8%C7%CC+%C8%CB%C8+%CB%CE%C3%C8%CA%C0+%CA%D3%CB%DC%D2%D3%D0%DB+%CF%CE%C7%C4%CD%C5%C3%CE+%CA%C0%CF%C8%D2%C0%CB%C8%C7%CC%C0 , и подчеркивающий верность великим событиям прошлого. «Никто не знает, что я коммунист» — написано по-английски на его красной майке, в которой он ходит на работу в левацкий магазин.
Подростковый анархизм
С 12 лет Иван тусовался с «Радеками» http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D0%B1%D1%89%D0%B5%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%BE_%D0%A0%D0%B0%D0%B4%D0%B5%D0%BA . В старших классах начинал как поэт, читал в мегафон свои стихи в литературных кафе, взрывал между рифмами петарды, но быстро разочаровался в современных поэтах из-за их салонности, камерности и, главное, аполитичности.
«Это был такой ментальный эксгибиционизм анархистского толка».
Сейчас к своему юношескому анархизму и к анархизму вообще Бражкин относится строго. Богемных представлений о революции он не любит и часто повторяет:
«Я не понимаю, как возможна революция без партии?»
В начале нулевых Марат Гельман поддержал его потомственную антиклирикальность. Бражкин тогда коллажировал охранников с лицами нерукотворного спаса и православные храмы, разобранные на детали как детский конструктор. Выставлял всё это в галерее «Франция». Тогда же он придумал неологизм «Ментопоп» впоследствии удачно использованный «Войной».
Первые деньги за своё искусство он получил в 05-ом году с продажи принтов «Мент повесился».
Это настоящая династия: папа публично рубил иконы, брат оставлял в супермаркетах стильно склеенные «бомбы», обязывающие наткнувшегося подумать о смысле жизни и причинах прихода сюда, сам Бражкин тоже что-то «разжигал» и провоцировал.
Была у него, например, такая работа: скомканные повестки, пришедшие из военкомата, которыми художник вытер задницу. Над этим грязным оригами подвешен за ногу и беспомощно извивается купленный в метро игрушечный автоматчик. Интересно, что при этом Бражкин не сторонник профессиональной и наемной армии:
«Пока армия не состоит из наемников и воинский призыв является всеобщим, она хотя бы виртуально сохраняет свою народность».
В середине нулевых Бражкин выдумывал ярко-гламурные наклейки от прыщей, и выставлял слово «вонь», сложенное из грязных носков. Вырезал из обывательского ковра лозунг «Смерть мещанским гнидам!». Так и представляешь его врывающимся с ножом в дом к типизированным владельцам ковра, чтобы начертать на этом конформистском знамени своё огненное слово в соответствии с тогдашним «радековским» лозунгом: «Ковры на пол, искусство – на стены!».
Академия
Потом он решил поступать в Пражскую Художественную Академию. Задания при поступлении были такие:
Рисование головы. Бражкин нарисовал огромный «смайлик».
Хорошее времяпровождение. Принес счёт из своего любимого кафе.
Вид из окна. Тут Бражкин решился на оммаж Раушенбергу, прислав в приемную комиссию SMS: «это вид из окна, потому что я так утверждаю».
Рай. Нашёл в Академии вход в кладовку, заколотил его досками, сверху повесил пакетные облачка и написал по-чешски: «рай закрыт, потому что вы не заплатили».
Его не взяли, посчитав работы слишком плоскими и публицистичными.
«Чехи – фашисты, это была дискриминация. За месяц до моего поступления отец выставил работу «Хуевые художники», куда записал почти всех профессоров Академии, к которым я поступал, и это был немаловажный фактор».
В общем, он расхотел учиться в Праге и вернулся в Россию.
Марксистский бутик и активистский мегафон
Там к нему обратился директор бутика с люксовыми брендами и Бражкин взялся за оформление:
«Свитера, которые лежали рядом с моими работами, стоили больше, чем мне заплатили.»
Это были портреты, собранные, как мозаика, из символов подавления, инструментов труда, логотипов и разного медийного мусора. Абстрактные «Рабочий» и «Буржуй» и конкретные: Шварценеггер – Вин Дизель – Джастин Тимберлейк – Элайджа Вуд и Ума Турман. Изначально серия называлась «Труд и Потребление» и делалась для оформления левацкой газеты «Что делать?» http://www.chtodelat.org/ , но великолепно подошла и для пафосного бутика. Была ли это партизанская вылазка, захват пространства, пропагандистская интервенция на территорию «буржуев», или наоборот, проявление конформизма и амортизации? 50 тысяч рублей за 6 работ. Или «арт-марксизм» это и есть стильный дизайн современного бутика? Эпоха «ноубрау» упраздняет устаревшие различия между критическим и потребительским, элитарным и гламурным? «Потребление» больше не является противоположностью «использования» даже для левых? Тут снова важно, из какой точки мы хотим смотреть? Какой, с нашей точки зрения, классовый полюс должен победить и кто с кем вообще конкурирует? Двусмысленный вопрос, окончательное решение которого зависит не от художника и даже не от бутика, а от того, кто реально становится сильнее, а кто слабее из больших групп, претендующих на политическое влияние. Победителем в идеологической войне со времен Бурдье считается тот, кому достается право назначать себе противника.
«Жир» http://zhiruzhir.ru/ — галерея, дающая пространство активистскому искусству — возникла на творческом пути Бражкина с неизбежностью. Он выставил там мегафон, из которого постоянно звучали речи с рабочих митингов – Пикалево, Междуреченск http://www.youtube.com/watch?v=SGL0U3xbYiQ …
И всё же я сомневаюсь, что Бражкин это и есть «активистское искусство». В его работах очевидна дистанция, несовпадение между протестующим и художником, он внимательно смотрит на митинг из некоего политически необитаемого места и работы его вряд ли могли бы иметь прямое активистское применение. Протестующий мегафон в галерее «Жир» выглядит так же, как писсуар Дюшана в Центре Помпиду. Его не хочется использовать по назначению.
Брит-панк
Самое интересное в политической идентичности Бражкина то, что он занимает совершенно «невозможную», утопическую позицию. Одинаково критичен и к «коллаборационистскому» и к «либерально-хипстерскому» полюсам нынешней культурной политики. Вся его лексика, пластика и внешний вид отсылают к вот уже лет 30 процветающей и питающей не первое поколение богемы, британской панк-традиции. В чем был и остается пафос британского панка? Ну, кроме упразднения монархии и легализации каннабиса? В том, чтобы у трудящихся было право увольнять любого босса. Панк-утопия это общество, в котором все начальники боялись бы своих подчиненных, а не наоборот. Это «власть большинства» в самом прямом, грубом и экономическом смысле.
В нашем обществе по-прежнему нет такой традиции, привычки, теоретических оснований. У нас не Лондон с одной стороны, а с другой – не Латинская Америка, и потому художник остается один. В этом уязвимом одиночестве ему приходится выбирать только тип элиты, влиятельное меньшинство, которое он хотел бы развлекать. В «профсоюз художников» Бражкин верит слабо. Зато он верит в политические группы культурных работников и не готов поддерживать кого-то только за то, что этот кто-то «тоже художник». Пока у нас нет общества, которое могло бы аплодировать такому самопониманию, Бражкин выглядит как зависший в воздухе парашютист, прибывший из волшебной страны европейского панк-рока. За ним не чувствуется реальной «группы», от имени и для которой он говорит и предъявляет претензии другим группам. Но часто художник интересен как раз тем, что указывает на некую возможную, но пока не собранную, общность людей. Что за группа в Европе использует как «свою» британскую панк-традицию? Это наиболее политизированная часть молодежи из среднего класса с гуманитарным образованием и левыми взглядами. Т.е. люди, вполне уверенные в своем будущем и испытывающие к этому, предложенному системой, будущему стойкое отвращение. Особый привкус этому отвращению в нашу пост-прогрессивную эпоху придает общая циничная уверенность в том, что почти все (группа как целое) с этим будущим постепенно согласятся, так и не признав его пристойным. Арт-марксизм визуально оформляет это отвращение к собственному выбору.
Положение художника в 2011 году
Какова роль художника в общественном производстве? Он — частный и романтичный предприниматель в поисках сбыта своего «товара»? Многим молодым художникам и арт-критикам такая идентичность больше не нравится. Они хотели бы включиться в судьбу общества, забыв этот опостылевший образ инноватора и гения-одиночки. Для них важна тождественность актуального искусства новым формам общественного производства в целом. Они любят поговорить о себе как о «когнитивном пролетариате», занятом на производстве идентичности. Галереи и вообще кураторские институции для них это не «бывшие фабрики», но нынешние. Это фабрики по производству аффектов и субъективности, берущие художников на крючок. В их цехах «поколение Винзавода» открывает и производит само себя, создавая свою идентичность и усваивая предложенные (через потребление аффектов) связи.
«Снайпер» Бражкина – манекен в камуфляже и маске с макетом оптической винтовки — несколько недель целился в это самое поколение из разбитого окна выселенного дома по пути на «Винзавод».
Тогда получается, что художник это эксплуатируемый работник? Когнитивный и прекаризованный пролетарий? В таком самопонимании хватает и приятного мазохизма и претензии на гегемонию. Такое понимание дает коллективность, солидарность, чувство значимости и объективности своего положения. Считать себя эксплуатируемой жертвой, которой по определению дается меньше, чем с неё взимается — очень приятное чувство, составляющее эмоциональную конституцию левых.
Есть и ещё один вариант: современный художник и вправду похож на рабочего, но не в условиях капитализма, а на того рабочего, о котором мечтали коммунисты. Деятельность художника – прообраз не отчужденного, живого труда в будущем бесклассовом и посткапиталистическом обществе. Он занят творческой и интеллектуальной самореализацией. Он — прогрессивный диагностик и распространитель полезных вирусов. Однако, когда непосредственное творчество, работа воображения, заканчивается и начинается пресловутый «пост-продакшн», ему приходится вновь становиться предпринимателем в поисках заказчиков и клиентов.
Бражкин ежедневно подтверждает эту аналогию своей деятельностью в левацком магазине. Снимает на собственную камеру, чтобы выложить потом в сети, мнения известных и не очень людей о тех книгах, которые они взяли в руки, а после рабочего дня ходит по окрестным переулкам и через трафарет «бомбит» стены и асфальт собственноручно изготовленным логотипом предприятия. Важное уточнение: работает он в магазине продавцом и за все эти трафареты и видеорецензии ему никто не доплачивает.
Алексей Цветков 
